Период распада

Яна Дворецкая (2024)

Как расстаться с тем, с кем не встречаешься? Двухтысячные в Смоленске. Юля Метельская влюбляется в парня из своего института Мишу Ревенко. В их отношениях есть всё: общие интересы, друзья и страсть, а также измены и много боли. Несмотря на то, что их отношения всё больше напоминают круги ада, расстаться они не могут. Одновременно с этим Юля пытается вырваться из-под маминого контроля и начать жить без подсказок. Период распада — роман-прививка от созависимых отношений. Это путь взросления, пусть сложной сепарации с мамой и переосмысления, что же такое на самом деле любовь.

3

Миша смотрел на неё испуганно. Юля заметила, как дрожат его руки, и стебель розы блестел под пальцами.

— Привет! — его по-лягушачьи длинные губы изогнулись в виноватой улыбке.

— Ты Миша? — произнесла Юля, вцепившись в дверную ручку.

Миша, сглотнув, кивнул. Выровнялся, как первоклассник. Получается, он ждал её больше часа здесь.

— Как ты здесь оказался?

— Твоя мама меня впустила. Они с твоим отцом как раз на работу выходили. Мама твоя посмеялась, когда я ей всё объяснил, и предложила подождать тебя.

— Это не мой отец, — отрезала Юля, развернулась и пошла в ванную.

Впустить в дом… Оставить рядом со спящей дочерью… И всё это время он сидел возле шкатулки с мамиными украшениями!

Миша робко двинулся следом за ней. Он был всё ещё в куртке и нёс розу в застывшей руке перед собой.

— А адрес ты откуда узнал? — спросила Юля, не оборачиваясь.

— Подруга твоя сказала.

— Ох, это ещё лучше, — вздохнула Юля. — С ума, что ли, все посходили? Я тут одна, сплю, а ты, может, вообще маньяк какой-то!

— Не маньяк. Я Сашу очень просил, — ответил Миша с улыбкой и с каким-то нежным удивлением, словно он таких, как она никогда не видел, а может, всему виной была слишком короткая её футболка. — Ты меня вчера не так поняла. Я хотел объясниться.

Юля ничего не ответила ему, начала умываться.

— Могу куртку снять? — спросил Миша.

— Снимай, — ответила сквозь журчание воды. — Но ненадолго. Я в институт уже ухожу.

— И мне тоже ко второй.

Он положил замученную уже розу на тумбу и подошёл к ванной, прислонился к стене и смотрел теперь, как она мажется кремом.

Юля повернула на него лицо, всё в жирных разводах, окинула взглядом. Рубашка какая-то стариковская, джинсы классические. Одевается как мой папа. Затем придвинулась к зеркалу и, рассматривая то нос, то щёки, продолжила массировать кремом лицо. Делала она всё это с каким-то вызовом, мол, раз пришёл, то любуйся.

— Чай уже не попьем. Времени мало, — Юля вытерла руки о полотенце и, проскользнув под рукой Миши, направилась в комнату к шкафу. — Подожди, я пойду оденусь.

Миша был каким-то липким, что-то вроде козявки, никак не слезающей с пальца, сколько ни тряси. А его манера удивленно улыбаться на каждую её фразу просто раздражала. Прикрыв за собой дверь в комнату, она выдохнула и начала одеваться.

По пути к остановке шли молча. Юля думала только о том, как бы побыстрее добраться до института. Переживала, что там их могут увидеть вместе. Особенно Андрей, который учился на четвёртом курсе энергообеспечения и которому по расписанию сегодня было к первой. Он уже точно приехал. Да и Сашка, как увидит, засмеёт её нового ухажера в остроносых туфлях.

Юля шла быстро и рукой прижимала к себе огромную (в два раза шире себя) и красную из искусственной кожи сумку. Внутри болтались лишь пара тетрадей на кольцах, косметичка, расчёска, ручка и телефон.

Миша был выше на голову, поэтому на два её шага он делал один. Шёл браво, как морячок, но неуверенность нет-нет да сквозила в его улыбке. Не мог он не видеть, что она стеснялась его. И Юля была уверена, что он жалеет, что пришёл.

На остановке Миша попытался заговорить, но Юля ответила как-то скупо, и он снова замолчал. А в маршрутке Юля, привыкшая к тому, что Андрей всегда платит, отметила, что Миша не остановил её, когда она протянула ему десяти — и пятирублевую монеты за проезд. Миша никак не попадал в камертон её жизни. Немудрено, ведь с одиннадцати до восемнадцати, пока она ездила с родителями по Египтам и Таиландам, он учился на шестидневке в военной школе-интернате для мальчиков и жил не дома, а в казарме.

Девятая маршрутка завернула на Энергетический проезд, и Юля увидела белый «Форд Фокус» Андрея, он был припаркован напротив института. Андрея внутри не было, что уже хорошо. Миша попросил маршрутчика остановиться, не доезжая до остановки. От неё пришлось бы идти до института добрых сто метров. Высадились прямо напротив крыльца.

Была перемена, и из института то и дело кто-то выходил. Двери открывались со скрипом и с грохотом закрывались. На крыльце Юля увидела группу парней, человек семь, и все, по её мнению, были задротами. В джинсовых рубашках, в тяжёлых ботинках-говнотопах, в дедовских очках, а кто во всём и сразу, да ещё с прыщами. Все они дёргались от смеха, подкалывали друг друга и шутливо толкались.

Мишу с Юлей они заметили сразу и с сальными улыбками наблюдали, как они шли от маршрутки. Семь пар глаз из группы ВТ-08. Зная, что Миша живёт в общаге, одногруппники уже, перешёптываясь, достраивали романтическую историю его прибытия в институт с дамой.

Юля прошла мимо и почувствовала, что произвела впечатление. Парни из Мишиной группы наперебой удивлённо хмыкали, кто-то уже начал шёпотом расспрашивать Мишу, кто это с ним. Юля нарочно распустила пояс голубого плаща, его подол был будто бы разрисован акварелью.

Оттягивая на себя тяжелую входную дверь, она улыбнулась сама себе.

Сашка должна была ждать её в холле. Не возле аудиторий, а на лавках, которые тянулись перед входом длинной змеёй вдоль окон первого этажа. Там они часто прогуливали пары, нога на ногу, болтая, высматривая и осматривая входящих и уходящих. Там всегда можно было попасться на глаза кому-то из знакомых парней, обменяться с ним многозначительными взглядами, а потом с волнением ждать от него сообщение во «ВКонтакте».

Увидев Сашку, Юля почувствовала облегчение. Позор окончен, и это точно её последняя встреча с этим Мишей. Господи, как же всё глупо вышло-то! Сашка поднялась с лавки, глядя на Юлю с недоумением. Светлые волосы льняного цвета (свои, не крашеные!), уложенные на прямой пробор, доходили Сашке до пояса, и Юля была уверена: это всё, что парням в ней нравится. Ну и разве что чувство юмора ещё. Ну и точно всё. Она считала себя во много раз интереснее, умнее Сашки, хоть и никогда не призналась бы в этом.

Если бы не слишком большой Сашкин рот, рассуждала иногда Юля, её можно было бы сравнить со сказочной принцессой. Да, точно можно было б. Но в принцессий облик никак не вписывался голос: грудной какой-то, непривычно низкий для девушки.

— С кем это ты? — через окно во входной двери Сашка презрительно всмотрелась в компанию парней на крыльце.

Юля увидела, что Миша пристроился в круг и весело, как ни в чём не бывало, болтал с каким-то парнем, таким же широкоплечим и коренастым, как он сам.

— Ты зачем ему мой адрес дала? — шутливо наехала она на Сашку. — Он ко мне припёрся. Сидел там с розой, как идиот.

Сашка засмеялась, откинувшись назад, и выпучила глаза от удивления.

— Юль, я, честно, думала, он цветы хочет тебе отправить. Ну, чтобы извиниться. Я и не думала, что он соберётся…

— Да, понятно. Ладно, я ж не обвиняю. Просто он оказался каким-то чудиком, — Юля подхватила Сашку под руку. — Пошли в столовку. Есть хочу, аж живот сводит.

Они шли по блёклой плитке внутреннего коридора, освещаемого скудным светом из окон в концах коридора. Слева и справа тянулись аудитории. Проходя мимо институтской кафешки, которую студенты называли «Витаминка», Юля спросила: «Может, здесь?», Сашка поджала губы и покачала головой: «Пошли в столовку. Может, встретим там кого-нибудь».

В столовке в старом корпусе только инженерные аудитории, а значит — там больше парней. Юля уловила эту логическую цепочку без слов. Они поднялись на второй этаж и повернули налево, в стеклянный переход, который вёл из нового корпуса в старый.

Новый, старый — кодовые названия для тех, кто в теме, на самом деле и новый корпус был не новым, пристройку сделали аж в 1976 году. И, если в старом корпусе было больше мелких ходов, коридорчиков, маленьких лабораторий со странными приборами на полках, то новый выглядел как типичное советское здание: широкие лестницы, низкие потолки, большущие окна в шелушащихся деревянных рамах. В новом корпусе учились в основном экономисты и менеджеры, и девушек там всегда было больше.

На подходе к старому корпусу они встретили Андрея. Тёмные, густые волосы его были взъерошены. Он шёл, задумчиво глядя в окно. Всегда о чём-то думает он, любитель Ницще и фильмов Тинто Брасса. Через плечо у него была перекинута сумка, болталась, билась о правое бедро. Чёрная водолазка закрывала широкую шею, а ещё на нём были чёрные джинсы. Минимализм во всём, кроме учёбы. В учёбу он тогда нырнул с головой. Учился на электроснабжении с упоением, хотя в школе и не думал поступать в технический. Но желание учиться рядом с ней всё пересилило.

Андрей скользил взглядом по веренице окон в переходе, пока наконец не остановился на Сашкином свитере. Ядрёный розовый цвет свитер всем выжигал глаза. Они встретились и обнялись. Юля прижалась щекой к его груди, она была ниже Андрея на полторы головы.

— Заеду сегодня за тобой? — спросил.

Вскинув голову, Юля посмотрела на него: у него был удивительный разрез глаз. Порой ей казалось, что влюбилась она не в него, а в его глаза. Они были как у актёра Алексея Макарова. Да-да, точно так. Когда Андрей улыбался, было невозможно увидеть его зрачки, такими маленькими становились щёлочки глаз.

— Тогда где-то в восемь. С тренировки я сразу к тебе.

— Хватит уже, голубки, — шутливо поворчала Сашка, всё это время она стояла рядом, сложив руки на груди и корча недовольные гримасы.

На самом деле Сашка уже успела привыкнуть, их отношения развивались у неё на глаза, начиная с девятого класса. С Сашкой Юля сидела за одной партой. Учительница тогда решила, что, если разлучить Юлю с её лучшей подругой Леной и подсадить к ней тихую хорошистку Сашку, разговорчики на третьей парте закончатся. И поначалу так оно и было.

Юля с Сашкой питали друг к другу исключительную неприязнь: Юля крутилась, болтала и кокетничала то с соседом спереди, то с соседом сзади, шелестела обёртками от шоколадок и хрюкала от смеха, переглядываясь с Леной, которую упекли на ряд дальше. Сашка же слушала учителей, всё дотошно записывала, всегда носила учебники и была в контрах с соседом спереди и сзади.

Каким-то чудом они, такие разные, через пару недель подружились и начали шелестеть обёртками уже вместе.

Хихикая над тем, что Юля якобы начала утром с одним, а закончит с другим, они с Сашкой дошли до старого корпуса и спустились по маленькой, будто бы потайной лестнице в столовую инженеров.

***

После тренировки по борьбе Андрей с ещё влажными волосами ждал Юлю у подъезда. Он постукивал по рулю и покачивал головой в такт песне Трофима. Белый свет перед фарами подёрнулся тёмно-синим: это Юля обежала машину и плюхнулась на сидение рядом.

Андрей потянулся к ней, провёл рукой по её коленке.

— Ну что? В «Центрум»? — уточнил, трогаясь.

Спросил только для виду: в «Центруме» они закупались каждые выходные перед тем, как пойти домой к Андрею. Его родители в пятницу после работы уезжали на дачу. На целых два дня трёхкомнатная квартира с высокими резными потолками на улице Бакунина, в центре города, принадлежала только им двоим, двум студентам. Но закупались они не как студенты.

Андрей платил карточкой, привязанной к счёту отца, Дмитрия Чанцева. Тот был достаточно известным в Смоленске судьёй, а точнее он был заместителем председателя Арбитражного суда. У Андрея всегда были деньги: и на каждодневные походы в рестораны, и на регулярные налёты на магазины с играми и фильмами, и на покупки в «Центруме». Отец Андрея едва ли замечал эти траты, а если и замечал случайно, то воспринимал их спокойно, с понимающей хитрой улыбкой — денег на девушек сына он явно не жалел, а про то, что была всего одна и довольно давно, он, наверное, и не знал.

Целую вечность они простояли в отделе готовой еды, выбирая ужин, и в итоге в тележке оказались две рыбы под крабовым соусом, два мяса «Фокус» под помидорами и сыром, бегоди и корнетики.

— Ореховый рулет взял? — уточнила Юля, когда уже подходили к кассе. У «Центрума» была собственная кондитерская и пекарня, и десерты там были самые вкусные в городе.

Андрей кивнул и вдруг вспомнил, что у них почти закончилась интимная смазка. При Юле покупать он её не хотел, некрасиво как-то, решил: тормознёт возле аптеки.

Приехав домой, они принялись раскладывать еду на кухне. Юля потянулась поставить пакет с сахарными ушками на верхнюю полку и заметила синюю тарелочку, а на ней — два сырника, присыпанных пудрой. Андрей заметил её странный взгляд.

— Мама оставила, — пояснил буднично. — Каждый день их мне готовит. Не могу уже есть. Может, ты хочешь?

Эта ажурная тарелочка и непригоревшие сырники Юлю взбесили. Она помотала головой, мол, не хочу. Почему — не ясно. Её мама с утра никогда не готовила. С утра Юлина мама могла разве что грозно молчать или причитать, бегая между кухней и зеркалом в коридоре, где ей удобно краситься перед работой.

Андрей выкинул свои красивые сырники в мусорку. И Юля разом всё забыла, впереди был их вечер.

Потом Андрей перенёс табуретки с кухни, и они расставили на них еду в спальне родителей (матрас там приятно пружинит). Включили «Дом-2». Но почти сразу сделали телевизор тише и выключили свет. Из того вечера мало что запомнилось, только его прерывистое дыхание, и что было больно, и что он шептал что-то про лошадку. Хотелось, чтобы поскорее закончилось, хотя в целом было не так уж плохо, скорее, непонятно.

А потом Андрей ушёл в другую комнату. На рекламе, выйдя в туалет, Юля взглянула на тёмную волнистую макушку под яркой настольной лампой. Склонившись над столом, Андрей сосредоточенно водил линейкой и карандашом по белому ватману. Сел за домашку по черчению? И это в пятницу вечером? Он не оглянулся, не заметил её.

Андрей изучал астрофизику, историю боевых искусств, увлекался железными дорогами и поездами, учился играть на гитаре, временами даже спал на полу, тренируя волю, пытался порвать стальную цепь, которую купил специально в товарах для дачи и сада, и хранил её в шкафу. Он был слишком полон собой, и Юле это в нём даже нравилось бы, если бы не приходилось по выходным смотреть в одиночестве телевизор.

Она вернулась в кровать его родителей. Длинный ворс покрывала обнял тело. Всю неделю она скучала по этой плюшевой мягкости, по этой комнате в тёплых оранжевых цветах и по виду из окна на тенистую дорогу с каштанами.

Всё, кажется, было уже сделано, и Юля загрустила. Их с Андреем времяпрепровождение напомнило ей жизнь семейной пары за тридцать: он занят очень важными делами, она скроллит соцсети под мирный трёп телевизора. Перерыв на ужин, секс, душ и снова каждый в своё. А что если так навсегда? Тогда Юле думалось, что именно навсегда. Потому что — ну а кто лучше Андрея?

Он вспомнила, как он встречал её после посиделок с подружками, да ещё всех потом развозил, неизменно улыбаясь в зеркало заднего вида в ответ на пьяные выходки. А как поджёг туалетную бумагу на снегу у неё под окном, и загорелись большие буквы «ЮЛИЯ». Она и теперь видела, как он стоит, раскинув руки.

Он был волшебником. Только он, казалось, мог прибежать ночью накануне её отъезда с родителями на отдых, чтобы она с утра нашла в почтовом ящике письмо с признаниями в любви.

А ведь ещё было время, когда он дарил по розе каждый день. Она тогда думала, что это никогда не кончится, но нет, всё заканчивается. И привет — он корпит над чертежом в растянутых штанах, и видна часть задницы. На ногах — носки, на пятке — дырка. Дырка на пятке — дырка в отношениях.

Всё. Он уже привык к ней, как и она к нему. И ничего с этим не сделать.

Экран телефона засветился. Опять Ревенко.

«Думаю о тебе, ничего не могу делать. Юль, давай хотя бы сходим на свидание?»

Уютная оранжевая комната словно стала ярче, а отсутствие рядом Андрея теперь не так обижало, точнее, совсем не обижало. «Дом 2» всё ещё шумел на фоне, создавая алиби, а она, улыбаясь экрану, с головой ушла в переписку.