Отара

Ярослав Питерский

Эта история произошла на самом деле ранней весной 1943 года. Ее поведал участник событий – Ветеран ВОВ Анкудинов, который в то время был рядовым бойцом и стал участником этой драмы. История без прикрас о Великой победе. История о том, как простые солдаты видели все ужасы той страшной войны. Командование Красной армии находится в затруднительном положении в плане снабжения продуктами. Советские солдаты откровенно голодают. И тут. На одном из участков Донского фронта появляется информация… об огромной многотысячной отаре баранов, которую фашисты пытаются угнать к себе в тыл. Группа разведчиков и совсем молодых необстрелянных солдат получают команду – «любыми способами отбить отару и привести в расположение своего полка!». Но задача почти невыполнимая…. Через что предстоит пройти советским солдатам и что они увидят в тылу противника?

Все описанные события произошли на самом деле, зимой 1943 года.

Простым солдатам Великой Отечественной войны посвящается:

Бой был короткий.

А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей

я кровь чужую.

Семен Гудзенко.

Они так хотели согреться!

Окоченевшие тела жаждали тепла и света! Хоть на минутку!

Хоть на мгновение!

Руки не слушались. Почти ничего не чувствующие ноги месили ледяную жижу раскисшей дороги. Отделение молча брело в полумраке февральского вечера. Еще утром их полк покинул станицу Цимлянская и двигался на запад. Отставшее от основных рот отделение автоматчиков как могло, поспевало за авангардом. Но догнать своих просто не было возможности.

Холод мешал идти!

Семеро солдат и сержант обреченно шли по проселочной дороге, понимая, что силы на исходе. Холодный ледяной ветер хлестал по щекам. Обернутые в порезанные противогазы (которые зачем-то выдавали новобранцем в конце сорок второго) разбухшие от раскисшего снега валенки, казались пудовыми гирями.

Ночевать в поле было безумием!

Развести костер среди сугробов невозможно!

Да и где тут в степи найдешь дрова?!

Как спасение вдалеке показались скудные огоньки какого-то неизвестного маленького хутора. Несколько изб с соломенными крышами и пара сараев с кривыми изгородями выглядели сейчас для солдат как огни большого и сытного города! Москва, Ленинград!

— Шевелись! Подтянись славяне! — пытаясь придать оптимизм голосу, заревел усатый сержант.

Он был самым старшим среди семерых, не только по званию, но и по возрасту. Коренастый сорокалетний хохол по фамилии Хижняк уже успел попить немало крови у своих подчиненных, молоденьких солдат, которые на фронте были всего-то пару месяцев. Да и в настоящем бою никто из них еще не бывал! Но они знали, им уже повезло. Бывалые фронтовики говорили:

— Не убило в первых двух атаках, будешь жить! А если еще ты зачислен в «отделение автоматчиков», то точно подфартило!

«Автоматчики» — это солдатская элита! Ее, как правило, ротные берегут! Это их последний резерв! Последняя надежда!

В бой-то всегда бросают сначала простых «лаптежников», так на фронте некоторые называли не только немецкие пикирующие бомбардировщики «Юнкерс восемьдесят семь», а и деревенских малограмотных мужиков с «трехленейками», винтовками образца конструктора Мосина, который придумал это оружие еще к Русско-Японской войне начала XX века.

«Славяне лаптежники» — бедолаги, самые несчастные люди в пехоте.

Смертники!!!

Это они, как правило погибали первыми под пулями в лобовых и глупых атаках. Это они гибли сотнями тысяч на безымянных высотах и в неизвестных болотах огромной матушки России!

Но, солдаты, бредущие по вечерней дороге, были «автоматчиками»! И это уже вселяло надежду, но не сейчас холодным февральским вечером!

Когда отделение забрело в хутор их ждало разочарование. Все хаты уже были заняты остановившимися на постой солдатами из других рот, которые пришли в хутор еще днем.

Сержант Хижняк бегал от дома к дому и матерился, никто из хозяев изб помочь ему не хотел. Правда, им вновь повезло, один из колхозников предложил ночевать в свинарнике. Благо он пустой, немцы всех свиней с собой увезли, так что укрыться от ветра можно там.

— Ты щож, рожа кулацькия, предлагаешь бойцам червоний армии как свиньям спать? А? Рожа твия поросящая! — кричал с «хохляцким» акцентом на хуторянина озверевший Хижняк.

— Прошу прошения товарищ сержант, но нет места! — взмолился старик в тулупе. — Немцы и так всех обобрали, в доме крошки хлеба нет. А тут еще ваши сегодня днем пришли! Все дрова вон спалили! Нет у нас места товарищ сержант!

— Ладно рожа кулацкая, тащи тогда дрова! Костер жечь будем! Как я своих бойцов согрею?

Старик спорить не стал, понимая, что упрямый хохол все равно не даст ему спокойно уйти. Дед перемялся с ноги на ногу и побрел уныло в сторону хаты. Хижняк сплюнул и окликнул хуторянина:

— Эй дедо! — сказал сержант почти шепотом. — Может горилки нашукаешь? Мои-то вон солдатики совсем околели! Слягуть ведь! А завтра нам може в бой! А? Дедо? Нашукай горилки!

Старик тяжело вздохнул и махнул рукой:

— Давай своего бойца, будут тебе дрова, может и еще чего, — хуторянин устало двинулся прочь.

— Рядовой Мамонтов! — рявкнул Хижняк.

Но из свинарника никто не ответил, послышалось лишь слабое шуршание.

Сержант издал какой-то нечеловечный рык и вновь завопил:

— Мамонтов, бога душу твою мать! — далее прозвучал отборный мат с изящным украинским акцентом.

— Ну, я, — раздался из темноты вонючего сарая слабый голос.

— Дак сюда иди! Голова твоя бясова! Сюда иди если командир зовет! — обиженно голосил Хижняк.

Через несколько секунд, из свинарника показался силуэт в шинели. Едва передвигаясь, солдат подошел к сержанту. Хижняк всмотрелся в лицо паренька. Рыжий с настырной ухмылкой он не выглядел на свои восемнадцать, какой там! Пацан еще! Над губой еле-еле пушок пробивается, веснушки на щеках и лбу. Голубые глаза смотрели устало и обреченно. Фамилия Мамонтов парню явно не подходила. Щупленький и не высокий, он на гигантского доисторического волосатого слона явно не был похож. А сейчас так и вообще! Парню хотелось спать, но главное согреться! Его колотило. Зубы отплясывали чечетку.

Хижняк ухмыльнулся:

— Что змерз? А що ж тогда не отвликаешься? А?

— Так только примостился! — огрызнулся солдат.

— Ладно Леша, иди вон за тем дедком и он даст охапку дров. А мы пока тут в крыше дыру пробьем щоб дым у глаза не лез! Костер запалим! Тогда отогреемся! И еще! Дед тебе должен горилки дать! Ты ее за пазуху спрячь! Главное, чтобы, какой ни будь там политрук или начвзвода не набачил? Ясно?

— Ясно! — грустно вздохнул Алексей Мамонтов.

— Не ясно, а так точно!

— Так точно! — огрызнулся солдат и поплелся за дедом, который уже рылся у своей хаты, выбирая откуда-то снизу дрова.

— Вот бери! — зло сказал старик и ткнул пальцем на семь поленьев лежавших аккуратной стопкой.

Мамонтов нагнулся, чтобы собрать дрова в охапку. Но дед его остановил и толкнул в плечо:

— Погодь! Вот передай своему сержанту! — старик украдкой подал Алексею бутылку, заткнутую куском тряпки.

— Керосин что ли? — не понял Мамонтов.

— Какой там керосин?! Спирт! Вот последние запасы тут, когда еще ваши убегали в июле сорок первого, так машину с бидонами разбомбило! Так вот полуторка-то сгорела, а спирт нет, хуторяне вытащили и кто сколько смог набрал! Вот и до сих пор запасы остались кое у кого! А теперь один хрен кто-то из ваших найдет! Спать не дадут! — зашипел старик.

— Ты что дед такой злой? А? Тебя освободили, а ты! Прогнали немцев! Радоваться должен!

— Чему радоваться-то? А? Чему? Какая на хрен разница кто теперь стоять в хатах будет?! Немцы… иль вот… вы! Какая разница кто объедать нас будет?! Последнее забирать? А?

— Ты что такое дед говоришь-то? — обомлел Мамонтов.

Такие речи были чреваты. О таких разговорах нужно было немедленно докладывать «особисту»! А тут! Дед! Не боится! Сумасшедший старик!

— А что такое говорю! — шипел хуторянин. — Ты думаешь, при немцах нам плохо было? А? Может немцы и супостаты, враги как говорится, а они вон пока тут полтора года правили, церковь разрешили открыть, мы с бабкой хоть за двадцать лет первый раз помолится спокойно могли! Землю раздавали! Кто хочет пахал! Да и вон у нас унтер офицеришка ихний стоял на постое, так бабка ему стирала портки, а он за это крупу давал, сахар. Вина перед новым годом даже давал! Вот так сынок! А что теперь, придут опять председатели, комиссары, да парторги всякие! Опять все подчистую выгребут! Так, что сынок нам некоторым хуторянам и разницы-то сильно нет кто теперь у власти, фашисты, али коммунисты!

— Ты что дед?! — испуганно, шепотом, вновь спросил Леша. — Тебя ж за это вон в канаву сведут и пристрелят! Ты это! Ты молчи! — солдат судорожно прятал за пазухой бутылку со спиртом!

— Э-э-э! Сынок! Мне-то уже и бояться стыдно, да и смысла нет! У нас и так уж с бабкой теперь никого и ничего не осталось! Два сына вон, погибли еще в сорок первом, а дочь, где она теперь? Она уехала еще до войны в Харьков. Так и теперь ни слуху, ни духу! Может ее и в живых-то нет?!

Мамонтов быстро собрал с земли паленья. Тяжело дыша, он осмотрелся по сторонам и тихо сказал:

— Ты дед! Давай это! Брось упаднические настроения-то! Все нормально будет! Все путем! Кончится война, заживете еще с бабкой!

Но старик ничего ему не ответил, лишь махнул рукой. Постояв, смахнул слезу из уголка глаз и зачем-то перекрестил Алексея, повернувшись, грустно побрел в хату. Мамонтов смотрел ему в след. Ему, почему-то стало жаль этого человека. Хоть и говорил он не правильные вещи, но какая-то искорка сострадания обожгла сердце парня. Алексей вздохнул и решил об этом разговоре никому не говорить.

В свинарнике его встретили как спасителя. Почти околевшие сослуживцы выхватили из рук дрова и одобрительно усадили на солому в углу. Сержант кидал на Алексея многозначительные взгляды, но спросить о горилке не решался.

В помещение стоял мрачный смрад свиных испражнений, но никто на этот страшный запах не обращал внимания. Все с надеждой следили, как рядовой Голиков усердно разжигал костер. Когда дрова зализали первые языки костра, Мамонтов незаметно вытащил из-за пазухи бутылку и протянул ее Хижняку:

— Вот вам подарок!

— Ай, молодец! Ай, молодец! — обрадовался сержант. — Ну, хлопцы, давайте свои кружки! По капельки нальем! Уж если на голодный желудок спать, так хоть согреться перед сном!

Зазвякали оловянные кружки. Солдаты ободрились. Кто-то достал из вещмешков махорку, кто-то нашел кусок черствого почти засохшего хлеба. По свинарнику разлетелся запах сырых горящих дров, табака и еще чего-то, этот аромат на некоторое время перебил вонь свиных фекалий.

После того как все выпили, стало как-то спокойно и хорошо. Все как по команде замолчали, улеглись друг к дружке бочком. Костер сделал свое дело. В свинарнике заметно потеплело и хотя немного резало глаза от дыма, довольные и уставшие солдаты задремали. Сержант Хижняк умудрился уснуть первым. Он громко захрапел. Его подчиненные выслушивали эти рулады и улыбались, не все так плохо на войне, когда тепло и есть выпить.

Вот бы еще кусочек хлеба, ну да ладно!

Но Алесей Мамонтов не спал. Он все вспоминал слова этого старика. Он все вспоминал глаза этого человека. Как же так? Он, советский человек, колхозник и так тепло отзывается о немцах? Об этих зверях! Об этих страшных людях, которые хотели поработить всех? Нет, почему это произошло с этим стариком? Почему? Что толкнуло его?

За шоколад и пачку крупы продать Родину? Продать свое достоинство? А может, он, помогал этим немцам? Может он предатель? Может пойти к «особисту» и рассказать!

Пусть пристрелят деда! Нет! Этот старик не мог быть предателем, Алексей помнил его глаза.

Помнил и не верил, что этот дед мог стать предателем!

Вдруг где-то на улице послышались шаги. Медленное равномерное чваканье по раскисшему снегу. Человек приближался к свинарнику. Алексей потянулся за своим ППШ. А может это какой диверсант? Может это заблудившийся немец, откроет дверь и перережет их всех тут спящих?

Петли зловеще заскрипели. В темноте, в проеме, показалась чья-то голова. Человек просил тихо и опасливо:

— Эй! Автоматчики? Вы автоматчики?

— Ну, мы! — облегченно вздохнул Алексей.

— Ну, кто там у вас старший?

— Сержант Хижняк!

— Ну, давай его к майору! Быстро!

— К какому майору? — переспросил Алексей шепотом.

— К майору Петрову, зам полка по тылу!

— А ты-то сам кто будешь?

— Я сержант Смирнов, из хозвзвода! Давай быстрей буди своего командира! Майор ждет! А он ждать долго не любит! Суров!

— Ладно, сейчас!

Голова исчезла. Послышалось чавканье. Незнакомец удалялся от свинарника в обратном направлении.

Мамонтов тяжело вздохнул и привстав, потянул за ремень свой ППШ. Взяв за приклад автомат, он толкнул стволом лежавшего в углу Хижняка.

Вставать было лень.

Сержант вздрогнул и подскочил:

— А! Що? Кто? — заорал он спросонья.

— Товарищ сержант, вас к майору Петрову вызывают, — зашептал Мамонтов, стараясь не разбудить товарищей.

— Мать твою душу в рот! Какой еще майор? Мать и всех его родичей туды… — матерился заспанный Хижняк, застегивая ремень.

Он медленно поднялся и отряхнув с себя солому, надел шапку. Покосившись на тлеющий костер, недовольно буркнул:

— Майор-то в тепле там, на печке, а мы как скоты в свинарнике и вот не спиться этому майору!

Хижняк недовольный и заспанный медленно побрел в хату.

Где-то вдалеке залаяли собаки. Сержант удивился, псы пережили оккупацию?! Надо же! Не пристрелили их и не съели в голодное время?

Подергав за ручку, дверь открыть не смог. Заспанный голос спросил изнутри:

— Чего надо! Кто такой?

— Сержант Хижняк меня к Петрову майору вызвали?

— Ну и пошел на х… — зло ответили из-за двери. — Иди к своему Петрову, он в хате другой, что напротив стоит! Ходят тут спать не дают!

Хижняк хотел было обматерить в ответ человека в хате, но сдержался. А вдруг это был какой ни будь командир? Взводный или ротный не дай Бог! Мало ли чего! Потом беды не оберешься, отправят в штрафбат! Нет, лучше промолчать, мало ли чего, хотя ротный спать у двери не будет и все же!

Хижняк зло хлопнул себя по ляжке и погрозил кулаком в ночную пустоту. Повернулся и зашагал в хату напротив.

Майор Петров сидел за столом посреди комнаты. Тусклое пламя горелки освещала карту, что лежала перед офицером. Петров был хорошо выбрит, гимнастерка чистая свежая не застиранная. На груди орден красной звезды. Сразу видно начальник тыла! Весь ухоженный и отутюженный.

Знал бы он крыса тыловая, как спать в свинарнике?

Сбоку от майора сидели три солдата в фуфайках и сапогах. Вместо брюк стеганные ватные штаны. Солдаты курили папиросы и улыбались. В углу Хижняк успел рассмотреть три автомата ППШ и две полуавтоматические винтовки СВТ. Скорее всего разведчики, только они могут так хорошо быть «упакованными».

— Сержант Хижняк по вашему приказанию прибыл! — рявкнул сержант.

— Майор поморщился.

— Ты что орешь? Не на плацу? Чаю хочешь? Вон бери кружку, садись, разговор будет, — дружелюбно приказал Петров.

Через минуту Хижняк хлебал горячий крепкий чай из алюминиевой посудины. Майор не торопил. Дал солдату согреться. Разведчики попыхивали папиросками и перешептывались. Наконец Петров тоже подкурив, тихо сказал:

— В общем, так Хижняк. У тебя, сколько личного состава?

— Семь душ товарищ майор!

— Хорошо! Берешь троих, остальных передашь в роту капитана Селезнева, а сам возьмешь троих и пойдешь вот с разведчиками в тыл к немцам!

Хижняк чуть не подавился чаем. Идти в тыл к немцам не хотелось.

— Да ты не пугайся, подвиг тебя никто совершать не заставляет! Пойдешь вот с бойцами разведчиками, они проведут, они сегодня из-за линии фронта вернулись, так вот немцы перепуганные бегут, отступают и все что можно с собой гонят. Разведчики увидели, что драпая, они гонят с собой отару баранов, примерно пять тысяч голов! А гонят это стадо всего-то человек семь фрицев! Так вот что Хижняк, надо это самое стадо у них отбить! Отару отобрать и пригнать к нам! Что бы наш доблестный полк жрать мог нормально! Мясо бойцы, что бы поели! А то жрем каши вонючие на воде сваренные, да хлеб мороженный! Когда американцы тушенку пришлют, никому не известно! А тут бараны! Пять тысяч голов! Понимаешь какое важное задание Хижняк?

— Так точно! — Хижняк понял, что отвертеться от «охоты на баранов» ему не суждено.

Петров заметил, что настроение у сержанта упало.

Офицер решил подбодрить:

— Да и чтобы не голодными шли вы на это задание получите по дневной пайке хлеба! По девятьсот граммов! И махорки дадут! Ну, с чаем проблема, только морковный, ну хоть такой возьмите.

Хижняк покосился на кружку. Майор его угощал явно «грузинским» чаем. Петров понял намек:

— Да, ты сильно-то не умничай, это посылку я получил из дома. Там пачка чая была, понял?

— Понял, понял товарищ майор! — испуганно залепетал Хижняк.

— Ладно, чтобы ты не обижался, вот тебе хлеба кусок, да сахар! — Петров достал из ящика стола корявые три куска серого сахара и горбушку ржаного хлеба.

Хижняк тяжело вздохнул и встав, сгреб подарок.

— Ты что без оружия-то? — удивленно спросил Петров.

— Так это,… автомат мой там,… в свинарнике, за ним рядовой Мамонтов присматривает, — покраснев, соврал Хижняк.

— Ты что дурак? Тут фронт, а если немец выскочит из кустов?! А?! — рассмеялся офицер. — Тут даже в сортир с оружием ходить надо! Ладно, ступай, собирай бойцов и через полчаса, чтобы уже вышли. Пока темно. Идти долго! Все! Сбор у крыльца моей хаты!

Хижняк, пока шел обратно к свинарнику, первым делом съел горбушку. Сахар трогать не стал, а положил в карман брюк. Сахар — это явная удача! Нужно будет потом потихоньку с чаем его погрызть!

Как давно он не ел сладкого?! Уж полгода точно! Ну не полгода, а несколько месяцев!

Последний раз Хижняк ел сладкое, когда обшарил карманы убитого немца. Труп валялся на обочине, когда они шли с колонной. В кармане у фашиста Хижняку удалось найти плиточный шоколад и перочинный ножик. Все пришлось очень кстати. Правда, вот «поиметь» хорошие немецкие сапоги сержанту не удалось, обувь уже снял кто-то из красноармейцев до него.

— Рядовые Мамантов, Иванов и Подольский подъем! Собираемся! — разбудил подчиненных Хижняк.

— Что куда, ночь ведь? — недовольно огрызнулся Иванов.

— А, что тревога? Только согрелись! — ныл Подольский.

— Так отставить разговорчики! Одеваться и айда к складу провиантов, там получите хлеб и чай! Махорку кто курит, а через десять минут чтобы у второй хаты стояли как огурчики! — пробубнил Хижняк и добавил. — Остальным повезло. Переходите в подчинение роты капитана Селезнева. Утром придете и доложите. Все! Собрались! И оружие что б в порядке! На задание идем! Мамонтов, где мой ППШ?!

— А я почем знаю?! — зло бросил Алексей, поднимаясь с соломы. — Где положили там и лежит. Кому он нужен?!

Хижняк покрутил усы и пошарив в темном углу, нашел свое оружие и вещмешок.

— Да и что б когда хлеб получите. Не жрали его сразу! Оставьте трошки запаса! Дорога дальняя!

Но солдаты Хижняка не послушали. Вернее, почти не послушали.

Когда хмурый старшина продуктового склада выдал им черствые буханки хлеба, ребята набросились на него с животным остервенением. Они грызли всухомятку противный и пресный мякиш и чмокали от удовольствия. Через пять минут от пайки осталась лишь четверть. Просто съесть все девятьсот граммов без жидкости очень трудно. Животы приятно оттянуло и каждый почувствовал сытую усталость.

После такого раннего завтрака «идти» куда-то вообще расхотелось. Да еще и холодно. Морозец вновь пробрался под шинель. В общем настроение вновь упало.

Кроме Мамонтова «невезучими» оказались Виктор Иванов высокий парень из Свердловска и Андрей Подольский коренастый юноша призванный из Омска. Хижняк выбрал их не случайно. Эти двое были ровесниками и почти земляками. Алексей и Андрей Сибиряки. Леша из Красноярска. И главное все друг с другом находили общий язык, попросту дружили простой солдатской дружбой без всяких там лишних «слюней и соплей».

Хижняк это знал, поэтому и сделал ставку на «сибиряков — уральцев».

Разведчики встретили четверку автоматчиков высокомерно.

Старшими у них был тоже сержант. И тоже как назло хохол, по фамилии Глушко. А это сразу всем не понравилось, потому как майор Петров толи забыл назначить старшего группы, толи не захотел, а когда встречаются два хохла, ничего хорошего из этого не выйдет. «Там дэ два хохлы — там тры гэтьманы» как говорится.

Сержанты сразу повздорили, и как только группа удалилась из хутора на первые два километра, хохлы с «треугольниками» в петлицах, начали подавать совершенно противоположенные команды. Автоматчики и разведчики погон пока не носили, хотя уже зачитали приказ Верховного Главнокомандующего о введение «новых знаков различия» в рабоче-крестьянской Красной армии. Но этих самых «новых знаков» пока никто в полку не видел и не знал, как их пришивать. Многие не понимали, зачем ввели эти самые погоны, ведь теперь солдаты и офицеры будут похожи на царских солдат и офицеров?

— Привал через километр, — кричал Хижняк.

— Отставить привал! Отдых будет в полдень! — противоречил ему сержант разведчик.

Но рядовые были мудрее, не смотря юный возраст сориентировались сразу. Выполнять команды обоих значит сойти с ума. Поэтому и автоматчики, и разведчики негласно и не сговариваясь решили прислушиваться требований хохла Глушко. Он все-таки разведчик, да и дорогу к этим проклятым баранам знает.

Так что Хижняк остался в меньшинстве.

И он привык к этому уже к полудню. Оно и понятно, «отбиваться от коллектива» в таком рейде, да еще и почти на вражеской территории очень опасно. А Хижняк был хитрым и продуманным человеком.

Линия фронта. Для многих обывателей понятие очень зловещее.

Линия фронта для многих представляется как непреступная полоса из окопов, колючей проволоки и еще черт знает каких укреплений! Но многие фронтовики вам скажут: это и так, и не так. Когда одна сторона отступает, а попросту бежит, а другая ее преследует, какой-либо четкой линии фронта и нет вовсе. Более того, зачастую командиры — полковники и генералы, даже не знают: кто в какой станице стоит! Может там немцы, а может уже и наши ее захватили!

Зимой сорок третьего под Цимлянской, как таковой этой самой линии фронта как раз и не было…

Они шли уже полдня. Стараясь прижиматься к оврагам и редким перелескам. Они шли и сами не верили, что дойдут. Где искать этих чертовых баранов?

— Сколько еще будем ноги то бить, а разведка? — спросил робко Хижняк у одного из рядовых в фуфайке.

— Сколько надо столько и будем, — огрызнулся солдат.

— До отары примерно километров сорок. Так что сегодня, за день не дойдем! Ночевать где-то придется! А вот где пока не знаю, к вечеру сориентируемся! — деловито пробурчал сержант Глушко.

То, что он командир говорило еще и наличие карты в офицерской планшетке. Она висела у разведчика на шее словно талисман.

Через три часа сделали привал. Прежде чем разжечь костер из старых кустов, что торчали в овраге, осмотрелись. Кто его знает, кто контролирует эту территорию?! Немцы могут появиться внезапно, на своих мотоциклах БМВ или еще какой быстроходной технике. И тогда жди неприятностей. Хотя все понимали по таким раскисшим дорогам сейчас ездить «одно самоубийство», сам завязнешь.

«Группа по захвату отары» была вооружена прилично. У всех автоматы, по паре гранат, кроме этого у двух разведчиков были еще и винтовки СВТ (Самозарядная Винтовка Токарева, кстати, очень дрянная и от них ее обладатели старались всеми способами избавляться).

На привале разведчики сделали первую попытку примирения. Достали две банки американской тушенки и разогрев на костре, пустили их по кругу. Автоматчики в свою очередь достали свой оставшийся запас хлеба. В общем, обед получился более-менее сытный и продуктивный. Через пару часов личный состав уже сдружился.

Вечерело, солнце пряталось за полоску горизонта. Правда, само светило сквозь противные серые тучи, было не видно. И все же его кроваво красный отблеск пробиваясь сквозь облакам, зловеще разрисовывая их закатным бордовым оттенком.

— Слушай сержант, пора уже и о ночлеге думать, а впереди голое поле? Что там у тебя по карте-то? — подвывал Хижняк.

— Да нет ничего тут на карте на ближайшие двадцать километров. Разве что повезет — на какой полевой стан наткнемся… тогда и заночуем, а так придется в поле.

— Да ты що, в поле! Перемерзнем, простынем! Какие там овцы? Какие бараны? — скулил Хижняк.

Но слова Глушко оказались пророческими. Километров через пять, когда уже совсем стемнело, показались силуэты каких-то домишек.

Это был небольшой хуторок. Из труб хат сиротливо струился дымок. Настроение это всем прибавило и группа ускорила шаг.

В крайней у дороги хате дверь им открыла испуганная женщина, лет сорока. Прижимая платок к губам, она недовольно сказала:

— Здрасте, люди добрые еды нет. Все забрали. Нет, ничего. Кормить нечем. Все забрали.

— Ты, о чем тетя, нам не надо твоей еды! — обиделся Глушко. — Немцы есть? Или ушли?

— Ушли, ушли проклятые, — махнула рукой хозяйка, но в дом так и не пустила.

Но Глушко настырно вставил ногу в открытый проем и прищурив глаз, злобно спросил:

— А когда ушли?

— Так в обед и ушли. Были и на машинах своих в обед. В каком часу, не знаю, нет часов у нас, но в обед было дело. Так, что вот были и уехали. Все забрали из еды что было. Нет немцев, — бормотала тетка.

— Ну ладно, тебя как звать-то женщина? — устало спросил Глушко.

Было видно, что ему не нравится поведение хозяйки.

— Олеся, Олеся Ивановна, — смутилась женщина.

— Вот что Олеся Ивановна, пусти уж нас в дом-то переночевать. Не видишь, что устали мы с дороги, ноги разбили все. Поспим и дальше утром пойдем.

Женщина подозрительно осмотрела Глушко, потом провела взглядом по Хижняку и его молодым починенным.

— Да ты не бойся женщина, озорничать и вообще ничего такого не будет. Поспим, согреемся и уйдем. Давай пусти в дом!

Хозяйки ничего не оставалось, как растворить дверь.

Внутри хаты оказалось уютно и тепло. Посреди помещения стояла большая русская печка, в углу стол. Две кровати. По стенам лавки и два стула. Скромно и чисто. На окнах беленькие занавески.

Уставшие солдаты автоматчики рухнули у печки на пол, как подкошенные. Прижавшись спинами к теплым кирпичам, в блаженстве закрыли глаза. Разведчики деловито осмотрели весь дом, потом подозрительно выглянув во все окошки.

— Есть еще, кто в хуторе или нет? — спросил один из солдат.

— Так есть еще несколько женщин. Две в одном доме и еще одна в другом. И все. Дети у них.

— А ты, что одна?

— Да, я одна, — Олеся Ивановна была чем-то взволнована.

Солдат покосился на нее и, махнув рукой, деловито сказал:

— Ладно, пусть пехота на полу спит возле печки, а мы полезем на печку, там теплее. А сержанты на кровати пусть ложатся. Ты им застели чем-то грязным, чтоб постель не запачкали. И еще, кипяток-то есть? Мы хоть чая перед сном заварим.

— Есть-есть, — бормотала женщина и достала из печки чугунок с водой. — Только вот на печке нельзя спать! — тетка виновато опустила глаза.

— Это еще почему? — удивился солдат.

— Там занято! — совсем сникла хозяйка.

— Это еще кем? — насторожился солдат. — Ты же сказала одна в доме?!

— Так одна, одна! Только вот там я обувь грею! — выпалила женщина.

— Какую еще обувь? — солдат окончательно разозлился.

Поведение хозяйки его раздражало и пугало. Он подошел к печке потянулся и отдернул занавеску. Там наверху, стояло несколько пар сапог и бурок. Сапоги были солидные и почти новые пошиты из плотного фетра и кожи. Бурки тоже были в хорошем состоянии. Солдат достал один сапог и стал рассматривать, обувь судя по качеству, была явно немецкого производства. Рядовой решил засунуть руку внутрь голяшки и тут же ее отдернул. Пальцы испачкала темно-бардовая кровь. Солдат брезгливо бросил обувь на пол:

— Что там такое? Что? — закричал он.

— Ой, ой, там это… ноги! — зарыдала тетка.

— Какие еще ноги?! — испугался своих подозрений рядовой.

Он усердно вытирал запачканную в крови руку об штанину.

— Ой, простите, меня простите. Ноги там — ревела тетка и повалилась на колени.

— А ну, не реви, говори все толком! — вмешался в разговор Глушко.

Он деловито залез на печку и сбросил все стоящие там сапоги и бурки на дощатый пол. Внутри каждого торчал кусок человеческого мяса. Кровавые капли стекали по коже.

— Ты что это тут устроила? А?! — заревел Глушко. — А ну, говори!

От криков и ругани проснулись все. Недовольные автоматчики встали с пола и брезгливо рассматривали сапоги с человеческими обрубками. Тетка продолжала выть. Алексей Мамонтов снял со стола кружку и зачерпнув воды из бочки, что стояла в углу, плеснул на Олесю Ивановну. Той стало немного лучше.

Она, икая, стала пояснять:

— Мы с бабами, пошли,…там бой был у той вон высотки,… был бой зимой еще. И вот смотрим, лежат. Много народа лежит. Немцы лежат убитые. Бой был ох, злой, целый день. Там много убито народа было. Лежат, много! Вот мы с бабами потом как немцы ушли и пошли! Пошли и смотрим! Ой, страшно! Смотрим, там немцы лежат! Одетые. А вот когда немцы-то ушли, вот мы и пошли! Много там трупов-то! Пошли и видим, у многих-то обувь хорошая! А нам-то где обувь брать?! А там продадим на базаре, хлеба купим! Вот! И сняли!

Конец ознакомительного фрагмента.