Цветы всегда молчат

Яся Белая, 2016

В юном возрасте Мифэнви Грэнвилл постигло большое несчастье, но она смиренно приняла свою долю. Однако у судьбы оказались на нее совсем другие планы. Но согласится ли своевольная принцесса с тем, что уготовила ей судьба? Джозефин Торндайк глубоко несчастна в браке, ведь, покорившись воле отца, она была вынуждена выйти замуж за человека, которого едва знала. Но она не отчаивается и верит, что ее мечта о настоящей любви обязательно сбудется. Но, может, счастье куда ближе? Стоит только присмотреться… Выращивать цветы – сложное искусство. Ведь одни из них капризны, другие, наоборот, неприхотливы. И лишь немногие умеют слышать язык цветов. Люди называют их садовниками…

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

Я садовником родился,

не на шутку рассердился,

все цветы мне надоели,

кроме… Розы…

Роза. Ой!

Садовник. Что с тобой?

Роза. Влюблена.

Садовник. В кого?

Роза. В тюльпан.

Детская игра

Глава 1. Розы в моем саду

Северный Уэльс, Лланруст^[1], 1875 год

В музыкальном салоне играли «Колыбельную» Брамса. Арфа и металлофон, сливаясь, порождали фей сна. Те парили в воздухе, осыпая людей золотой пыльцой с радужных крыльев. И сама музыка чудилась их пением.

Ветер швырял в окно пригоршни золотой листвы, но на этом не останавливался, а, дерзко проникая на территорию людей, подхватывал листья и кружил их по паркету в беззаботном танце осени. И, неугомонный, теребил тончайший тюль занавесей, путался в волосах.

В первом ряду плакала девушка.

Золотой пыльцы, решил Пол, ей досталось больше всех: рассыпавшейся по волосам и шее, припудрившей нос и щеки, задерживающейся на кончиках ресниц. Пол, усмехнувшись, подумал: позиция у меня выгодная — и часть сцены, и первые ряды партера как на ладони.

Взгляд молодого человека скользнул ниже, отметив, что аккуратная грудь юной плакальщицы высоко вздымалась… Одета девушка была в простенькое голубое платьице. Кружевная накидка подчеркивала юность и грацию незнакомки.

Пол снова посмотрел юной особе в глаза. В них, серо-голубых, будто льдистых, дрожали бриллианты слез.

— Представьте себе — ее здесь считают чуть ли не первой красавицей! Пфф! — в голосе стоявшей неподалеку дородной дамы в ярко-синем платье, обмахивавшейся огромным веером, звучало откровенное презрение.

Пол видел эту женщину в первый раз, но сразу же определил в ней принадлежность к людям, у которых на все есть свое, непременно верное и неоспоримое мнение, и они спешат поделиться им с окружающими.

— А вы, как я погляжу, — осторожно начал он, — с такою оценкою не согласны?

— Ну конечно же! — едва ли не с возмущением отозвалась его собеседница. — Слишком худая, в веснушках, движения чересчур нервные и порывистые!

Пол хмыкнул и, взглянув на рыжеватые локоны, узенькие вздрагивающие плечи обсуждаемой персоны, ее острые лопатки, топорщившиеся под тканью платья, решил для себя, что в жизни не встречал никого прекраснее. Но свои выводы оставил при себе. Этой синей, похожей на грозовую тучу даме незачем знать, что в переполненном зале музыкального салона не существовало ничего, кроме сказочной музыки, кружения листвы и хрупкой девушки, плакавшей от восторга.

Он даже не заметил, куда делась его давешняя визави, и вздрогнул, услышав мужской голос вместо женского.

— Вижу, вы не сводите с нее глаз! — упитанному коротышке в полосатой тройке пришлось приподняться на цыпочки, чтобы шепнуть это Полу. — Здешняя жемчужина, Мифэнви Лланруст, дочь правителя. Почти принцесса. Вы представлены?

Пол отрицательно помотал головой.

— Я в Лланрусте со вчерашнего вечера, — пояснил он. — Только и успел — снять отель да отужинать. А с утра, едва проснувшись, отправился на моцион. И вот забрел сюда: дверь открыта, музыка льется, публика нарядная…

— Это — одна из причуд принцессы. Когда в Лланруст приезжает какой-нибудь оркестр — а здесь их всегда полно; да и прочие богемные — поэты, музыканты, архитекторы — так и льнут! — так вот, если приезжает кто — Мифэнви сразу приглашает их сюда, в свой салон, и велит открывать двери и окна, чтобы все слышали. Говорит, искусство — для всех. Взбалмошная девчонка.

— А я нахожу такую причуду прелестной, — улыбнулся молодой человек и протянул незнакомцу руку: — Пол Грэнвилл, к вашим услугам.

— Аарон Спарроу, очень рад, — весело проговорил тот, отвечая на рукопожатие. Руки у него, заметил Пол, были пухлые и неприятные. — Послушайте, а вы случайно не из Грэнвиллов Глоум-Хилла?

— Случайно из них.

— О! — возрадовался Спарроу, — значит, вы посланы мне судьбой! Я слыхал, в ваших местах разводят дивных козочек, которые дают отменную шерсть.

— Да, шерсть у нас и вправду отличная! А вам, собственно, зачем? Уж простите мое бестактное любопытство.

— Что вы! — Спарроу поднял руки вверх в примирительном жесте. — Это нормально. Я только приветствую любознательность в молодых людях. Редкость в наши времена: обычно молодежь ничего не хочет слышать, потому как полагают, что им и так известно все. А если вернуться ко мне, то я — коммерсант, скупаю-продаю. Такие дела.

«Спекулянт, точнее», — подумал Пол, но вслух спросил: — А что продает Лланруст?

Спарроу хихикнул:

— В основном красоты и арфы. Еще хлопок здесь добротный.

Музыка затихла, и принцесса Мифэнви поднялась, чтобы поблагодарить музыкантов. На ее нежных щеках играл румянец, а глаза еще блестели от слез.

— А вы здесь по какому вопросу? Турист?

Пол, поглощенный созерцанием своей золотистой феи, не сразу сообразил, что обращались к нему. Но потом спохватился, замотал головой:

— Нет, у меня скорее научный интерес…

— А, — протянул Спарроу, слегка разочарованно. — Но вижу, к научному у вас теперь добавился и личный.

Пол смутился и покраснел.

— Идемте, представлю вас, я коротко знаком с ее отцом: веду дела. Арфы сейчас в Лондоне в большой цене.

Пол растерялся еще больше, но упустить такой шанс просто не имел права.

— Миледи, разрешите… — Спарроу довольно бесцеремонно окликнул дочь правителя Лланруста, и та обернулась. На миг их с Полом взгляды встретились, и мир вокруг замер.

А потом она подошла, окутав его нежным цветочным ароматом, и протянула руку. Ладонь ее была такой узкой и невесомой, что Пол даже испугался: как бы не навредить рукопожатием.

Но принцесса согрела его обнадеживающей улыбкой, а затем проговорила, и голос ее звучал подобно давешнему пению арфы — серебристо и нежно:

— Вы должны немедленно похитить меня, и тогда, возможно, я подарю вам поцелуй.

Сказала — и густо залилась краской. А глаза ее будто шепнули: «Я нашла тебя».

И сердца молодых людей в тот же миг заколотились в едином ритме, выстукивая: судьба…

— И чего же вы ждете? — слегка обиделась принцесса, видя растерянность и смущение Пола. — Раз так — я сама украду вас! — тихо, но четко проговорила она, беря его за руку и мучительно краснея от собственной дерзости. — Идемте, — и добавила уже увереннее и громче: — Вы должны видеть их. Они только вчера расцвели. Розы в моем саду…

И он позволил себя увести, точно зная, что пошел бы за ней даже на смерть…

Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год

— Мифэнви, вы совсем себя не жалеете!

Колдер Грэнвилл накинул пушистый плед на колени своей невестки.

— Вы совершенно напрасно волнуетесь, — смущенная такой заботой, молодая женщина зарделась до корней волос. — Тут совсем не холодно…

— И поэтому ваши руки ледяные?

Он осторожно пожал ее узкую ладонь, совсем легко, почти неощутимо коснувшись белой атласной кожи. Но тут же отпустил, вздохнул и отошел к письменному столу.

— Смотрю, вы не разбирали почту?

— Да, извините меня, — тихо отозвалась Мифэнви, — я немного расстраиваюсь, что мне никто не пишет.

— Господи! Да что же вы себя хороните в двадцать лет!

Колдер посмотрел на нее так, что женщина явственно почувствовала: рассержен и, должно быть, хотел бы встряхнуть ее как следует, и еще ниже опустила голову.

— Увы, — проговорила она, роняя вязание, — вы ведь знаете: я умерла еще тогда…

Она закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись от рыданий.

— Простите меня, — Колдер почти подбежал к ней и опустился у кресла. — Простите… Я не должен был…

У него сводило пальцы от желания обнять, укрыть от всех бед, утешить, убаюкать…

— О нет, Колдер, вы не виноваты, — Мифэнви подняла на него глаза цвета умытого дождем неба, и у мужчины перехватило дыхание. — Я знаю, все ваши действия и слова продиктованы заботой обо мне. Право же, — порывисто сжав его руку, сказала она, — я ничем не заслужила такого друга, как вы.

И он позволил себе прижаться губами к голубой жилке на ее запястье. Невесомо. Ожидая немедленного наказания за дерзость. Но Мифэнви лишь улыбнулась, чуть-чуть обнажив белоснежные, но неровные острые зубы.

— Вы заслуживаете куда большего! Ведь благодаря вам в Глоум-Хилле появились цветы, — прошептал он.

— Вы говорите так, будто я — цветочная фея!

— Во всяком случае — очень похожи. Вся в пыльце.

— Еще никто не называл так мои веснушки.

— Значит, я хоть в чем-то — первооткрыватель.

Колдер лукаво подмигнул, и Мифэнви тихо рассмеялась. А солнце, запутавшись в ее рыжеватых кудряшках, упрямо не желавших лежать в строгом вдовьем пучке, и окрасив их ярким золотом, будто подтвердило ее неземное происхождение. Отсмеявшись, она вернулась к рукоделью, а он, встав, снова занялся почтой.

— А вот вы и ошиблись, что никто не станет вам писать. Тут письмо на ваше имя. И пресолидное, — Колдер протянул ей ванильно-розовый конверт с гигантской печатью.

— Ох, это от батюшки! Такая печать может быть только у него… — Мифэнви смутилась. — Мне, право, стыдно за эту склонность отца к столь театральным жестам.

Она поспешила вскочить, чтобы скорее взять письмо, но запуталась в пледе и, ахнув, полетела вперед.

Колдер подхватил ее, и оба замерли. Сердца их колотились бешено и в унисон. И они не могли отвести взглядов друг от друга.

Наконец Мифэнви, густо покраснев, аккуратно высвободилась из объятий деверя, встала и вынула из его безвольных пальцев злосчастный конверт.

Она читала, а Колдер любовался ею, стоящей в косой полосе солнца: даже в этом глухом черном платье она была краше всех разодетых принцесс.

Мифэнви вскрикнула, пошатнулась, и письмо, по круговой, спикировало на пол. В этот раз подхватывать ее не пришлось — она намертво впилась побелевшими пальцами в спинку кресла.

— Батюшка болен… — промолвила тихо, прижав сложенную ладонь к груди и опустив голову, — умирает… — уже совсем тихо проговорила она и как подкошенная рухнула вниз, тоненько заскулив.

Теперь Колдер не раздумывал — бросился к ней, опустился рядом, обнял и прошептал, баюкая:

— Не отчаивайтесь. Будем верить в чудо. Но выезжайте немедленно! Я распоряжусь об экипаже.

Он дернулся, намереваясь встать, но она не позволила ему уйти, как ребенок, схватилась за ворот сюртука и замотала головой.

— Нет. Одна не поеду. Если что-то случится — не выдержу.

Он сглотнул, отгоняя даже мысль о подобном исходе, и, взяв ее за руку, заверил:

— Вы не будете одна. Я еду с вами.

— Благода… — Мифэнви осеклась на полуслове, и Колдер, проследив за ее взглядом, заметил, что внимание невестки привлекла записка, выскочившая из того же конверта. Мифэнви вытащила послание и принялась читать. Постепенно тучи печали, сошедшие было на ее нежное лицо, разорвала улыбка. — Это Мыш. Он пишет, чтобы я не вздумала срываться с места, потому что батюшка, цитирую: «…что-то задумал и чудит…» Мыш пообещал держать меня в курсе и сообщить, когда дело действительно станет плохо. Так он пишет…

— Прескверно пишет, надо признать, — проговорил Колдер, поднимаясь, отряхивая брюки и протягивая руку, чтобы помочь подняться ей. — И кто он вообще такой, этот Мыш?

Мифэнви вернулась в кресло и, усевшись, позволила себе расслабиться:

— Мыш — правая рука моего отца, а заодно — его мозги. Он и начальник стражи, и первый советник, и канцлер… Да легче сказать, кем он не является. На самом деле, его зовут Глейн Нотенгейм, и не будь его при дворе, батюшка давно спустил бы весь бюджет Лланруста на балы и фейерверки.

— Но почему вы зовете столь почтенного человека странным и обидным, на мой взгляд, прозвищем? — Колдер поморщился, давая понять, как он относится к такого рода шуткам.

— Не думаю, что Глейна можно назвать почтенным. Он такой худой и несуразный, и где-то ваших лет, — продолжила она все в том же веселом приподнятом расположении духа, — и еще он альбинос, притом — с красными глазами! На мышь похож. Потому его так все и зовут. Кажется, в Лланрусте мало кто помнит его настоящее имя. Да он и сам себя так же именует. Так что никаких обид.

— Должно быть, мне никогда не вникнуть в политическое устройство Лланруста, — проговорил Колдер, хмыкнув и вновь зашуршав бумагами. — Мышь — царедворец! Что может быть хуже и уморительней?

Но вопрос так и остался без ответа. Едва Мифэнви открыла рот, дабы возразить ему, как была бесцеремонно прервана — в гостиную вбежала горничная, крича:

— Милорд, милорд, там! — запыхавшись от бега, говорила она торопливо, проглатывая слова.

— Итак, Мэрион, что же такое стряслось, что вы ворвались сюда без стука и разрешения? — вкрадчивым тоном поинтересовался Грэнвилл, складывая руки на груди и принимая невозмутимый вид. И надо признать, учитывая его рост и ширину плеч, зрелище получилось впечатляющим.

Девушка вся затряслась и окончательно растеряла слова. Кое-как ей удалось выпалить:

— Там эта леди… В розовых рюшках… Говорит: ваша кузина. И вы должны ее спасти…

— Кузина! — его голос зазвенел от гнева и возмущения. — В жизни не слышал ни о каких кузинах! Тем более в розовых рюшках!

— Она утверждает, что ее имя — Грэнвилл! Что же мне теперь ей передать?

— Ничего. Останься здесь, с миледи. А я спущусь и выгоню эту самозванку прочь.

— О нет, Колдер, я вам не позволю, — решимость на нежном лице Мифэнви говорила о том, что она от своего не отступит. — Вдруг бедная девушка и впрямь нуждается в помощи! Мы не можем бросить ее! Пол бы так никогда не сделал!

— Ах да, конечно! Пол! Наш святой Пол! Заступник сирых и убогих! — яростно прогрохотал Колдер.

— Какой же вы! Какой вы… несносный! — задохнулась Мифэнви и, развернувшись на каблуках, подхватила под руку Мэрион, направляясь к двери.

— Миледи, — оказавшись на безопасном расстоянии от хозяина, Мэрион осмелела, — как вы не боитесь! Он же ни дать ни взять Дракула: худой, бледный, вечно в черном. И весь такой: уууу! я иду пить твою кровь!

— Да бросьте вы, дорогая Мэрион, — расстроенно проговорила Мифэнви. — Колдер — прекрасный человек. Только очень одинокий. А еще вечно переживает за всех. Тут любой станет худым и бледным. Я вот тоже черное ношу, значит, и я Дракула?

— Нет, — Мэрион покачала головой. — Вы пленница. Он зачаровал вас и держит здесь, в своем замке. Ждет, когда зачахнете. А потом он на вас женится. Вас — вы уж простите, но это правда! — все так и называют: мертвая невеста.

— Господи, Мэрион, что за суеверия?

Предрассудки возмущали Мифэнви. Подумать только: уже между городами ходят поезда, летают по небу дирижабли, есть телеграф и газовые лампы, а люди продолжают верить в разные глупости! И не совестно!

За таким разговором они и спустились в холл. И тут Мифэнви почти ослепла от розового всполоха, что тут же метнулся к ней.

— Кузина! Кузина! Ты истинный ангел!

Гостья сжала ее ладони в своих и затрясла. Мифэнви стояла на последней ступеньке и поэтому казалась выше незваной посетительницы, что придавало ей несколько покровительственный вид и позволило рассмотреть свалившую, как снег на голову родственницу. Обладательница невероятного розового платья была ослепительно красива: огромные голубые глаза, золотые локоны, тонкий нос, алые губы, фарфоровая кожа, высокая грудь и тоненькая талия. Казалось, в ней нет ни одного изъяна.

Мифэнви сразу почувствовала себя блеклой и старой, истинной вдовой.

— Я тоже рада видеть вас, уважаемая кузина, — церемонно, как и полагается взрослым женщинам, проговорила она, сделав книксен, — но, к моему глубочайшему сожалению, мы еще не представлены друг другу.

— Ой-ой-ой, кузина, к чему все эти россказни и чинный голос?! Я — Латоя Грэнвилл, можно просто Ти. А ты — Мифэнви? Пол рассказывал о тебе. Я стану звать тебя Мейв.

— Или вы будете называть хозяйку этого замка полным именем и добавлять «миледи», или вылетите туда, откуда явились.

От холода в голосе Колдера, явившегося следом за ними, у Мифэнви волоски на затылке зашевелились — три года назад ей в этом доме оказали столь же недружелюбный прием. Но пока она собиралась с мыслями, подбирая слова, чтобы погасить неизбежный конфликт, Латоя пронеслась мимо нее, подобно урагану, и с воплем: «Колди» бросилась на шею человеку, которого даже самые верные слуги считали прислужником тьмы.

Мэрион даже попятилась, бормоча молитвы, а Мифэнви на всякий случай зажмурилась.

Однако ожидаемого смертоубийства не последовало: Колдер, лишь поморщившись, оторвал от себя любвеобильную родственницу и спокойно поставил ее на пол.

— Все-таки я бы предпочел, чтобы вы выражали радость менее бурно и не сокращали мое имя. И еще — у нас принято предупреждать о визитах заранее: в замке, знаете ли, нет гостевых комнат, — безэмоционально отчеканил он.

— Не будь букой, Колди, — проигнорировав все вышеизложенное, надулась Латоя. — И я ни за что не поверю, что в таком огромном замке не найдется комнаты для меня, — и невинно похлопала длиннющими ресницами.

— Где вы росли? Что за ужасные речь и манеры? Я вовсе не уверен, можно ли вас пускать дальше порога: вы же весь Глоум-Хилл заразите своей розовой чепухой, — смахивая незримые пылинки с безупречного сюртука и отодвигаясь подальше от взбалмошной девицы, холодно проговорил Колдер. — И в замке действительно нет лишних комнат.

Мифэнви, испугавшаяся было, что слишком бурное проявление чувств со стороны Латои приведет к буре, взбодрилась. В ней вновь проснулась та озорная девчонка, которая три года назад встретилась лицом к лицу с угрюмым хозяином Глоум Хилла. Будь она нынешней, разве выдержала бы тогда? Прав был Колдер — цветы здесь вянут…

Да уж, этот замок умеет пить соки!

— Не злитесь, Колдер, и будьте вежливым с гостьей, — строго сказала она. — Тем более что Латоя вполне может занять мою комнату — мне настолько большая не нужна. Там есть ванная и камин.

Колдер недобро прищурился.

— Что ж, если вам плевать на свое здоровье, то я умываю руки, — спокойно сказал он, хотя в темных глазах его полыхала ярость. — Но попробуйте мне только кашлянуть — я выгоню вас прочь. И я не шучу. Приятного вам дня и разрешите откланяться.

С этими словами он крутнулся на месте, мазнув воздух полой черного сюртука, и удалился с оскорбленным видом. И тогда обе леди взялись за руки.

— Не бойся его, — миролюбиво произнесла Мифэнви, отказываясь от официального тона. — И можешь сколько угодно называть меня Мейв. Идем, я тебе все покажу.

Мифэнви жалела об одном: Латое не с чем сравнивать, а значит, она не увидит, как изменился Глоум-Хилл за прошедшие годы. Можно сказать, он стал живым памятником Полу… И те, кто свято исполнял этот долг памяти, не жалели усилий, чтобы столь любимая им обитель хорошела и процветала… И все-таки Мифэнви решила постараться обрисовать новой родственнице случившиеся изменения.

— Только представь, — начала она, взяв Латою под руку и увлекая по лестнице, — когда я приехала сюда с Полом, здесь кругом была пыль, словно никто не жил. И занавесок не было… И цветов…

— Неужели совсем ничего?! — ахнула Латоя.

— Совсем, — подтвердила Мифэнви, — только серые, небеленые стены и рояль. Рояль я запомнила хорошо. Он стоял в отдельной круглой комнате и был великолепен.

— Ты играешь? — Латоя едва не скакала от восторга.

— Раньше играла. Теперь нет. Что-то умерло во мне, когда погиб Пол. Знаешь, на самом деле я ненавижу цветы. Просто сажаю их… Наверное, для Колдера… И чтобы себе самой доказать, что у меня еще есть душа…

— Да, печально у вас тут. Что же вы так и сидите с книгами и разговорами? И балов не даете?

— Какие уж тут балы! У меня был такой нервный срыв, что я полтора года в постели провела. Совсем жить не хотелось. Если бы не Колдер…

Она вздохнула и затихла. К тому времени они достигли комнаты, и Мифэнви повела рукой:

— Располагайся.

— А ты?

— Переберусь в старую комнату Пола.

— И тебе не страшно? Вдруг он… ну… появится, — загробным голосом произнесла Латоя.

— Я не верю в призраков, — Мифэнви резко пресекла ее попытку удариться в мистику. — А потом, даже если он и появится передо мной, буду только рада: уже начинаю забывать его черты.

— Вот мрак-то!

— Что ты имеешь в виду?

— Да все ваше! Я хорошо помню Пола. Последний раз он был таким счастливым. Все о тебе рассказывал. И о Колди. Как будет вас знакомить. Мы тогда посмеялись вдоволь. А потом мы уехали — маман разболелась и торопилась на воды. Приезжаем — а тут!

Мифэнви стиснула зубы и сжала кулаки: она не будет плакать перед этой розовой и беспечной девчонкой. Ни за что.

— Извини, тебе надо отдохнуть с дороги, — сказала леди Грэнвилл, отвернувшись. Чуть поклонилась и юркнула за дверь. Мчалась, не разбирая дороги, до самой комнаты Пола, а там рухнула на кровать и, вцепившись в покрывало, разревелась, как не ревела давно. Колотила, рвала волосы и выла, тоненько и протяжно, как раненая собачонка.

— Пол! Любимый! Почему ты?! Почему?

Тяжело хоронить себя заживо в двадцать лет.

Примечания

1

Наиболее древнее из ныне известных виртуальных государств расположено в Уэльсе. Возникло оно в 1276 году, когда король Уэльса Лливелин III ап Грифид даровал округу Лланруст статус вольного города. Лливелин досиживал на троне последние годы: британский монарх Эдуард I Длинноногий уже готовил поход вразумляющей армии, дабы прекратить валлийские безобразия. И последний король Уэльса даровал Лланрусту вольницу: все равно еще немного — и корону отберут, а то и вместе с головой. Корону Лливелин в итоге таки потерял (вместе с головой), а в неразберихе последовавших событий решение относительно Лланруста не отменили. Эдуарду было не до разборки уэльских рескриптов, у него Шотландия отделялась под чутким руководством Уильяма Уоллеса. Жители вольного округа оказались на редкость терпеливы и досидели в означенном статусе аж до 1947 года. Пример Ирландии, похоже, их вдохновил, и гордые валлийцы решили на мелочи не размениваться. И подали прошение в ООН о признании независимости округа в статусе республики. ООН решила, что если британские монархи семь веков не торопились, то и ей спешить некуда. Так и остался Лланруст просто вольным городом под британской короной — фактически виртуальным образованием. Впрочем, непохоже, чтобы его жителей этот статус как-то тяготил.