Неточные совпадения
Мы приехали под вечер в простой рогожной повозке, на тройке своих лошадей (повар и горничная приехали прежде нас); переезд с кормежки сделали большой, долго ездили по городу, расспрашивая о квартире, долго стояли по бестолковости деревенских лакеев, — и я помню,
что озяб ужасно,
что квартира была холодна,
что чай не согрел меня и
что я лег спать, дрожа как в лихорадке;
еще более помню,
что страстно любившая меня мать также дрожала, но не от холода, а от страха, чтоб не простудилось ее любимое дитя, ее Сереженька.
Мой отец безусловно соглашался с этим мнением, а мать, пораженная мыслию разлуки с своим сокровищем, побледнела и встревоженным голосом возражала,
что я
еще мал, слаб здоровьем (отчасти это была правда) и так привязан к ней,
что она не может вдруг на это решиться.
Отец
еще прежде хотел мне передать всю свою ученость в математике, то есть первые четыре арифметические правила, но я так непонятливо и лениво учился,
что он бросил ученье.
Она сказала мне перед обедом,
что завтра или послезавтра уезжает и
что мы
еще увидимся раза два; сказала также,
что вечер проведет у Княжевичей и потому ко мне не приедет.
Его слова были вдохновением свыше, потому
что доктор, будучи весьма почтенным человеком, не отличался нежностию и мягкостию характера; слезы мои потекли
еще сильнее, но мне стало легче.
Упадышевский знал,
что я был страстный охотник читать; но мне было тогда
еще не до чтения.
Я не знаю, как пошла бы моя жизнь дальше; но тут внезапно все переменилось; на третий день, во время обеда, Евсеич подал мне записочку от матери, которая писала ко мне,
что она стосковалась, не простившись со мною как следует, и
что она, отъехав девяносто верст, воротилась назад, чтоб
еще раз взглянуть на меня хотя одну минуту.
Огромная дверь на высоком крыльце между колоннами, которую распахнул старый инвалид и которая, казалось, проглотила меня; две широкие и высокие лестницы, ведущие во второй и третий этаж из сеней, освещаемые верхним куполом; крик и гул смешанных голосов, встретивший меня издали, вылетавший из всех классов, потому
что учителя
еще не пришли, — все это я увидел, услышал и понял в первый раз.
Камашев сказал ему с тихою улыбкою: «
что если что-нибудь подобное случится
еще один раз, то он попросит почтеннейшего Василья Петровича оставить службу при гимназии».
Приходили только один раз Княжевичи, с которыми, однако, я тогда
еще близко не сошелся, потому
что мало с ними встречался: они были в средних классах и жили во «французской комнате» у надзирателя Мейснера.
Скоро небо прояснилось, и великолепное солнце осушило следы дождя; мы отъехали
еще сорок верст и остановились ночевать в поле, потому
что на кормежке запаслись всем нужным для ночевки.
Очевидно,
что это место давно понравилось
еще моему дедушке и
что он засадил его деревьями задолго до рождения меньшой своей дочери Евгеши, как он называл ее, потому
что деревьям было лет по пятидесяти, а дочери — тридцать пять.
Тогда
еще не было у нас обыкновения взвешивать крупную рыбу, но мне кажется,
что я и после никогда не выуживал язя такой величины и
что в нем было по крайней мере семь фунтов.
У отца моего много сидело налимов в больших плетеных сажалках — и вкусная налимья уха и
еще вкуснейшие пироги с налимьими печенками почти всякий день бывали у нас на столе, покуда всем так не наскучивали,
что никто не хотел их есть.
Мать отвечала мне решительно и строго: «
что там бывает много глупого, гадкого и неприличного,
чего мне ни слышать, ни видеть не должно, потому
что я
еще дитя, не умеющее различать хорошего от дурного».
На все ласковые убеждения моей матери,
что разлучаться друзьям не надобно, а лучше жить вместе и помогать друг другу в исполнении таких святых обязанностей, — Григорий Иваныч очень твердо отвечал,
что считает эту обязанность слишком важною и тяжелою,
что ответственность за воспитание молодых людей если не перед родителями их, то перед самим собою ему не под силу и мешает заниматься наукой, в которой он сам
еще ученик.
Я сам был охотник до картинок; но как тут я ожидал совсем другого, то не обращал на них внимания и все
еще надеялся,
что на дне сундука окажется настоящее сокровище; когда же были сняты последние листы и голые доски представились глазам моим, — я невольно воскликнул: «Только-то!..» и смутил ужасно Ах-ва, который думал удивить и привести меня в восхищение.
Наконец, Евсеич сказал мне за тайну,
что Иван Ипатыч сватает невесту хорошего дворянского рода и с состоянием,
что невеста и мать согласны, только отец не хочет выдать дочери за учителя, бедняка, да
еще поповича.
На вопросы Ибрагимова из грамматики кое-как
еще отвечали, но из «Введения» решительно никто ничего не знал: ясное доказательство,
что его не понимали.
Гурий Ивлич очень полюбил меня в это время и усердно помогал моему прилежанию, но со всем тем я не был переведен в высший класс и остался
еще на год в среднем; перешла только третья часть воспитанников и в том числе некоторые не за успехи в науках, а за старшинство лет, потому
что сидели по два и по три года в среднем классе.
Взять было не трудно, но убедить Григорья Иваныча нарушить свое намерение, единожды принятое, — казалось невозможностью, которая увеличивалась
еще тем обстоятельством,
что он был не только товарищ, но и короткий приятель с Иваном Ипатычем.
Сын был горячо, страстно к нему привязан и очень тосковал, оставшись в Москве; старик через год приехал навестить его, и мальчик так обрадовался,
что получил от волнения горячку; бедный отец не мог долго мешкать в Москве и должен был оставить своего любимца
еще больного.
Хотя я занимался ученьем очень охотно, но не совсем был доволен этим известием, потому
что во время вакации я надеялся хорошенько поудить, а главное — пострелять; отец обещал
еще за год,
что он приготовит мне ружье и выучит меня стрелять.
Я уверял ее, но, к сожалению, никогда не мог уверить вполне,
что сам горячо люблю Григорья Иваныча,
что только в семействе и в деревне развлекся я разными любимыми предметами и новою,
еще неиспытанною мною, охотою с ружьем, но
что в городе я об одном только и думаю, как бы заслужить любовь и одобрение моего воспитателя, и
что одно его ласковое слово делает меня вполне счастливым.
Наконец, дней через пять он сказал мне,
что ученье в классах идет очень вяло,
что многие
еще не съехались,
что время стоит чудесное и
что мы поедем к Ивану Ипатычу в Кощаково, чтоб
еще с недельку на свободе погулять и поучиться.
Я догадался,
что и меня хотят сделать студентом,
чего я никак не мог надеяться, потому
что еще не дослушал курса в высших классах и ничего не знал в математике.
Но каково было поражение для меня и Панаева, когда, приехав на другой день в университет, мы узнали,
что еще вчера труппа актеров выбрала Балясникова своим директором,
что он играет роль генерала, а моя роль отдана Дмитриеву.
Я
еще спал, когда он имел грозное объяснение с Евсеичем, который рассказал ему все,
что происходило, и не скрыл даже того,
что два раза предлагал мне ехать в Кощаково.
Несмотря на совершенное неумение держать себя, на смешные позы и
еще более смешные жесты одной правой рукой, тогда как левая точно была привязана у него за спиной, несмотря на положительно дурное исполнение обыкновенных разговоров с своим слугою и бедным стариком, — Дмитриев в сцене с другом, которому рассказывает свои несчастия, и в примирении с женой выражал столько силы внутреннего чувства,
что все зрители, в том числе и я, были совершенно увлечены, и общее восхищение выражалось неистовыми рукоплесканиями.
В три дня Вильфинги сошли от него с ума; через неделю влюбилась в него Марья Христофоровна, а
еще чрез две недели он женился на ней и увез с собой в Сибирь, куда ехал для каких-то ученых исследований, по поручению правительства, в сопровождении чиновника, который служил ему переводчиком, потому
что граф не понимал ни одного русского слова.
Он решился на выпуск воды из ног посредством операции, нисколько не ручаясь за выздоровление больной; но силы ее были
еще так крепки,
что неиспорченная натура скоро победила болезнь и больная в самое короткое время совершенно выздоровела.
В марте получил я аттестат, поистине не заслуженный мною. Мало вынес я научных сведений из университета не потому,
что он был
еще очень молод, не полон и не устроен, а потому,
что я был слишком молод и детски увлекался в разные стороны страстностью моей природы. Во всю мою жизнь чувствовал я недостаточность этих научных сведений, особенно положительных знаний, и это много мешало мне и в служебных делах и в литературных занятиях.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю,
еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий. Эк куда хватили!
Ещё умный человек! В уездном городе измена!
Что он, пограничный,
что ли? Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь.
Аммос Федорович. А черт его знает,
что оно значит!
Еще хорошо, если только мошенник, а может быть, и того
еще хуже.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете
еще не было,
что может все сделать, все, все, все!
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе
еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!