Он
сказал о нашем уговоре моей матери, и она приказала мне, чтобы я просил Григорья Иваныча занимать меня, каждый день два часа, чем-нибудь по его усмотрению.
Неточные совпадения
Когда я очнулся, первые мои слова были: «Где маменька?» Но возле меня стоял Бенис и бранил ни в чем не виноватого Евсеича: как бы осторожно ни
сказали мне
о приезде матери, я не мог бы принять без сильного волнения такого неожиданного и радостного известия, а всякое волнение произвело бы обморок.
Легкая улыбка искривила рот моего Евсеича, и он пошел доложить
о том Упадышевскому, который, к удивлению моему, не обратив на это никакого внимания, весьма равнодушно
сказал: «Хорошо; так пусть он не встает, я только провожу детей наверх, а потом приду за ним и отведу его в больницу».
Через два дня, вечером,
сказала мне мать, что завтра будут меня свидетельствовать, повторила мне все, что я должен говорить
о болезни своих ног, и убеждала, чтоб я отвечал смело и не запинался.
Иван Ипатыч осердился,
сказал, что Риттер славится во всем городе успешным лечением лихорадок, и прогнал моего дядьку; но он, любя меня горячо и помня приказание барыни, уведомил ее письмом
о моей болезни.
Я поспешил было похвастаться этим пред своим наставником, но он наморщился и
сказал, «что первая пиеса не дает понятия
о Гомере, а вторая об Экклезиасте», и прибавил, «что Карамзин не поэт и что лучше эти пиесы совсем позабыть».
Я вслушался также, что, говоря
о студентах, Григорий Иваныч громко
сказал...
На другой день Григорий Иваныч призвал меня к себе и
сказал холодно и решительно: «что нам уже не следует жить вместе, что он слагает с себя звание моего наставника и что мы оба должны теперь стараться
о том, чтобы моя мать как можно легче перенесла наш разрыв; что мы должны это сделать, не оскорбляя друг друга».
Ни с кем не
сказала она ни одного слова
о делах мира сего.
Я воротился в университет точно таким же молодым, очень, очень небогатым студентом и долго забывал даже
сказать другу моему, Александру Панаеву,
о счастливой перемене наших обстоятельств.
Сергей Иванович вздохнул и ничего не отвечал. Ему было досадно, что она заговорила о грибах. Он хотел воротить ее к первым словам, которые она
сказала о своем детстве; но, как бы против воли своей, помолчав несколько времени, сделал замечание на ее последние слова.
— Чтобы вам было проще со мной, я
скажу о себе: подкидыш, воспитывалась в сиротском приюте, потом сдали в монастырскую школу, там выучилась золотошвейному делу, потом была натурщицей, потом [В раннем варианте чернового автографа после: потом — зачеркнуто: три года жила с одним живописцем, натурщицей была, потом меня отбил у него один писатель, но я через год ушла от него, служила.] продавщицей в кондитерской, там познакомился со мной Иван.
На лице его можно было прочесть покойную уверенность в себе и понимание других, выглядывавшие из глаз. «Пожил человек, знает жизнь и людей», —
скажет о нем наблюдатель, и если не отнесет его к разряду особенных, высших натур, то еще менее к разряду натур наивных.
Однако и теперь затруднился бы
сказать о нем что-нибудь точное и определяющее, потому что в этих людях главное — именно их незаконченность, раскидчивость и неопределенность.
Неточные совпадения
Городничий. В других городах, осмелюсь доложить вам, градоправители и чиновники больше заботятся
о своей, то есть, пользе. А здесь, можно
сказать, нет другого помышления, кроме того, чтобы благочинием и бдительностью заслужить внимание начальства.
Городничий. Ну что ж,
скажите, ничего не начитывали
о каком-нибудь чиновнике из Петербурга?
Осклабился, товарищам //
Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, //
О крепи слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не будет и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!
«Грехи, грехи, — послышалось // Со всех сторон. — Жаль Якова, // Да жутко и за барина, — // Какую принял казнь!» // — Жалей!.. — Еще прослушали // Два-три рассказа страшные // И горячо заспорили //
О том, кто всех грешней? // Один
сказал: кабатчики, // Другой
сказал: помещики, // А третий — мужики. // То был Игнатий Прохоров, // Извозом занимавшийся, // Степенный и зажиточный
«Отцы! —
сказал Клим Яковлич, // С каким-то визгом в голосе, // Как будто вся утроба в нем, // При мысли
о помещиках, // Заликовала вдруг.