Неточные совпадения
Я иногда лежал в забытьи, в каком-то среднем состоянии между сном и обмороком; пульс почти переставал биться, дыханье было так слабо, что прикладывали зеркало
к губам моим, чтоб узнать,
жив ли я; но я помню многое, что делали со мной в то время и что говорили около меня, предполагая, что я уже ничего не вижу, не слышу и не понимаю, — что я умираю.
С этих пор щенок по целым часам со мной не расставался; кормить его по нескольку раз в день сделалось моей любимой забавой; его назвали Суркой, он сделался потом небольшой дворняжкой и
жил у нас семнадцать лет, разумеется, уже не в комнате, а на дворе, сохраняя всегда необыкновенную привязанность ко мне и
к моей матери.
Две детские комнаты, в которых я
жил вместе с сестрой, выкрашенные по штукатурке голубым цветом, находившиеся возле спальной, выходили окошками в сад, и посаженная под ними малина росла так высоко, что на целую четверть заглядывала
к нам в окна, что очень веселило меня и неразлучного моего товарища — маленькую сестрицу.
В несколько дней я как будто переродился; стал
жив, даже резов;
к дедушке стал бегать беспрестанно, рассказывать ему всякую всячину и сейчас попотчевал его чтением «Детского чтения», и все это дедушка принимал благосклонно; угрюмый старик также как будто стал добрым и ласковым стариком.
Он
жил если не в деревне Киишки, то где-нибудь очень близко, потому что отец посылал его звать
к себе, и посланный воротился очень скоро с ответом, что Мавлютка сейчас будет.
С грустью оставлял я Сергеевку и прощался с ее чудесным озером, мостками, с которых удил,
к которым привык и которых вид до сих пор
живет в моей благодарной памяти; простился с великолепными дубами, под тенью которых иногда сиживал и которыми всегда любовался.
Применяясь
к моему ребячьему возрасту, мать объяснила мне, что государыня Екатерина Алексеевна была умная и добрая, царствовала долго, старалась, чтоб всем было хорошо
жить, чтоб все учились, что она умела выбирать хороших людей, храбрых генералов, и что в ее царствование соседи нас не обижали, и что наши солдаты при ней побеждали всех и прославились.
Узнав о смерти моего дедушки, которого она называла вторым отцом и благодетелем, Прасковья Ивановна писала
к моему отцу, что «нечего ему
жить по пустякам в Уфе, служить в каком-то суде из трехсот рублей жалованья, что гораздо будет выгоднее заняться своим собственным хозяйством, да и ей, старухе, помогать по ее хозяйству.
Хотя я,
живя в городе, мало проводил времени с отцом, потому что поутру он обыкновенно уезжал
к должности, а вечером — в гости или сам принимал гостей, но мне было скучно и грустно без него.
Мы по-прежнему ходили
к нему всякий день и видели, как его мыли; но сначала я смотрел на все без участья: я мысленно
жил в спальной у моей матери, у кровати больной.
Не дождавшись еще отставки, отец и мать совершенно собрались
к переезду в Багрово. Вытребовали оттуда лошадей и отправили вперед большой обоз с разными вещами. Распростились со всеми в городе и, видя, что отставка все еще не приходит, решились ее не дожидаться. Губернатор дал отцу отпуск, в продолжение которого должно было выйти увольнение от службы; дяди остались
жить в нашем доме: им поручили продать его.
Мы вошли прямо
к бабушке: она
жила в дедушкиной горнице, из которой была прорублена дверь в ее прежнюю комнату, где поселилась Татьяна Степановна.
Мать ни за что не хотела стеснить его свободу; он
жил в особом флигеле, с приставленным
к нему слугою, ходил гулять по полям и лесам и приходил в дом, где
жила Марья Михайловна, во всякое время, когда ему было угодно, даже ночью.
Потом она стала сама мне рассказывать про себя: как ее отец и мать
жили в бедности, в нужде, и оба померли; как ее взял было
к себе в Багрово покойный мой и ее родной дедушка Степан Михайлович, как приехала Прасковья Ивановна и увезла ее
к себе в Чурасово и как
живет она у ней вместо приемыша уже шестнадцать лет.
Они
жили в двадцати пяти верстах от Чурасова, возле самого упраздненного городка Тагая, и потому езжали
к Прасковье Ивановне каждую неделю, даже чаще.
Другие червячки
жили долго и превращались иногда,
к великой нашей радости, в хризалиды или куколки.
Чтобы не так было скучно бабушке без нас, пригласили
к ней Елизавету Степановну с обеими дочерьми, которая обещала приехать и
прожить до нашего возвращенья, чему отец очень обрадовался.
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как
живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же
жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в год он дает такие праздники, на которые съезжается
к нему вся губерния.
Чаю в харчевне нельзя было достать, но и тут помог нам хозяин: под горою, недалеко от нас,
жил знакомый ему купец; он пошел
к нему с Евсеичем, и через час мы уже пили чай с калачами, который был и приятен, и весьма полезен всем нам; но ужинать никто из нас не хотел, и мы очень рано улеглись кое-как по лавкам на сухом сене.
Прасковья Ивановна писала, что приготовит ей прекрасную, совершенно отдельную комнату, в которой
жила Дарья Васильевна, теперь переведенная уже во флигель; что Татьяна Степановна будет
жить спокойно, что никто
к ней ходить не будет и что она может приходить
к хозяйке и
к нам только тогда, когда сама захочет.
Заутра позвал
к себе купец старшую дочь, рассказал ей все, что с ним приключилося, все от слова до слова, и спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютыя и поехать
жить к зверю лесному,
к чуду морскому?
Позвал честной купец
к себе другую дочь, середнюю, рассказал ей все, что с ним приключилося, все от слова до слова, и спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютыя и поехать
жить к зверю лесному, чуду морскому?
Позвал честной купец меньшую дочь и стал ей все рассказывать, все от слова до слова, и не успел кончить речи своей, как стала перед ним на колени дочь меньшая, любимая и сказала: «Благослови меня, государь мой батюшка родимый: я поеду
к зверю лесному, чуду морскому и стану
жить у него.
Будешь
жить ты у него во дворце, в богатстве и приволье великиим; да где тот дворец — никто не знает, не ведает, и нет
к нему дороги ни конному, ни пешему, ни зверю прыскучему, ни птице перелетной.
Пишет она письмо
к своему батюшке родимому и сестрицам своим любезныим: «Не плачьте обо мне, не горюйте, я
живу во дворце у зверя лесного, чуда морского, как королевишна; самого его не вижу и не слышу, а пишет он ко мне на стене беломраморной словесами огненными, и знает он все, что у меня на мысли, и тое ж минутою все исполняет, и не хочет он называться господином моим, а меня называет госпожою своей».
К голосу моему попривыкла ты; мы
живем с тобой в дружбе, согласии, друг со другом, почитай, не разлучаемся, и любишь ты меня за мою любовь
к тебе несказанную, а увидя меня страшного и противного, возненавидишь ты меня несчастного, прогонишь ты меня с глаз долой, а в разлуке с тобой я умру с тоски».
Неточные совпадения
Как взбежишь по лестнице
к себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру — я и позабыл, что
живу в бельэтаже.
Перевелись помещики, // В усадьбах не
живут они // И умирать на старости // Уже не едут
к нам.
Попа уж мы доведали, // Доведали помещика, // Да прямо мы
к тебе! // Чем нам искать чиновника, // Купца, министра царского, // Царя (еще допустит ли // Нас, мужичонков, царь?) — // Освободи нас, выручи! // Молва идет всесветная, // Что ты вольготно, счастливо //
Живешь… Скажи по-божески // В чем счастие твое?»
Был господин невысокого рода, // Он деревнишку на взятки купил, //
Жил в ней безвыездно // тридцать три года, // Вольничал, бражничал, горькую пил, // Жадный, скупой, не дружился // с дворянами, // Только
к сестрице езжал на чаек; // Даже с родными, не только // с крестьянами,
У нас они венчалися, // У нас крестили детушек, //
К нам приходили каяться, // Мы отпевали их, // А если и случалося, // Что
жил помещик в городе, // Так умирать наверное // В деревню приезжал.