Неточные совпадения
Самые первые предметы, уцелевшие на ветхой картине давно прошедшего, картине, сильно полинявшей в иных местах от времени и потока шестидесятых годов, предметы и образы, которые еще носятся в моей памяти, — кормилица,
маленькая сестрица и мать; тогда они
не имели для меня никакого определенного значенья и были только безыменными образами.
Прежде всего это чувство обратилось на мою
маленькую сестрицу: я
не мог видеть и слышать ее слез или крика и сейчас начинал сам плакать; она же была в это время нездорова.
Не один раз я слышал от матери, что именно с этого времени сделалась
маленькая перемена к лучшему.
Я всякий день читал свою единственную книжку «Зеркало добродетели» моей
маленькой сестрице, никак
не догадываясь, что она еще ничего
не понимала, кроме удовольствия смотреть картинки.
Я попросил позволения развести
маленький огонек возле того места, где мы сидели, и когда получил позволение, то,
не помня себя от радости, принялся хлопотать об этом с помощью Ефрема, который в дороге вдруг сделался моим как будто дядькой.
Разведение огня доставило мне такое удовольствие, что я и пересказать
не могу; я беспрестанно бегал от большого костра к
маленькому, приносил щепочек, прутьев и сухого бастыльнику для поддержания яркого пламени и так суетился, что мать принуждена была посадить меня насильно подле себя.
Теперь я стал замечать, что сестрица моя
не все понимает, и потому, перенимая речи у няньки, старался говорить понятным языком для
маленького дитяти.
Мать отвечала, что она желала бы занять гостиную, но боится, чтоб
не было беспокойно сестрице от такого близкого соседства с
маленькими детьми.
Это было поручено тетушке Татьяне Степановне, которая все-таки была подобрее других и
не могла
не чувствовать жалости к слезам больной матери, впервые расстающейся с
маленькими детьми.
Всякий день я принимался учить читать
маленькую сестрицу, и совершенно без пользы, потому что во все время пребывания нашего в Багрове она
не выучила даже азбуки.
Разумеется, он измок, иззяб и до того, как видно, выбился из сил, что наконец найдя дорогу, у самой околицы, упал в
маленький овражек и
не имел сил вылезть из него.
Он
не так любил ездить по гостям, как другой мой дядя, меньшой его брат, которого все называли ветреником, и рисовал
не только для меня
маленькие картинки, но и для себя довольно большие картины.
Катерина имела привычку хвалить в глаза и осыпать самыми униженными ласками всех господ, и больших и
маленьких, а за глаза говорила совсем другое; моему отцу и матери она жаловалась и ябедничала на всех наших слуг, а с ними очень нехорошо говорила про моего отца и мать и чуть было
не поссорила ее с Парашей.
Дело происходило поутру; до самого обеда я рвался и плакал; напрасно Евсеич убеждал меня, что нехорошо так гневаться, так бранить дяденьку и драться с Петром Николаичем, что они со мной только пошутили, что
маленькие девочки замуж
не выходят и что как же можно отнять насильно у нас Сергеевку?
Уж первая сорвалась, так удачи
не будет!» Я же, вовсе
не видавший рыбы, потому что отец
не выводил ее на поверхность воды,
не чувствовавший ее тяжести, потому что
не держал удилища в руках,
не понимавший, что по согнутому удилищу можно судить о величине рыбы, — я
не так близко к сердцу принял эту потерю и говорил, что, может быть, это была
маленькая рыбка.
Рыба клевала чудесно; неудач
не было или они состояли только в том, что иногда крупной рыбы попадалось
меньше.
Наконец гости уехали, взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что уехали гости, и понятно, что очень
не радовался намерению ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит
маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Это свойство
не могло происходить из моей природы, весьма сообщительной и слишком откровенной, как оказалось в юношеских годах; это происходило, вероятно, от долговременной болезни, с которою неразлучно отчужденье и уединенье, заставляющие сосредоточиваться и
малое дитя, заставляющие его уходить в глубину внутреннего своего мира, которым трудно делиться с посторонними людьми.
Мне отвечали, что я «еще
маленький и ничего
не смыслю».
Двор и улица были полны народу:
не только сошлись свои крестьяне и крестьянки, от старого и до
малого, но и окольные деревни собрались проститься с моим дедушкой, который был всеми уважаем и любим как отец.
Только помещались уже
не так: с матерью вместе сидела кормилица с нашим
маленьким братцем, а мы с сестрицей и Парашей ехали в какой-то коляске на пазах, которая вся дребезжала и бренчала, что нас очень забавляло.
Эта горница отделялась от угольной
маленьким коридорчиком с выходом в сад, но двери в него были еще
не прорублены.
«Как переменилась матушка после кончины батюшки, — говорила моя мать, — она даже ростом стала как будто
меньше; ничем от души
не занимается, все ей стало словно чужое; беспрестанно поминает покойника, даже об сестрице Татьяне Степановне мало заботится.
Диванная, в которую перешли мы из гостиной, уже
не могла поразить меня, хотя была убрана так же роскошно; но зато она понравилась мне больше всех комнат: широкий диван во всю внутреннюю стену и
маленькие диванчики по углам, обитые яркой красной материей, казались стоящими в зеленых беседках из цветущих кустов, которые были нарисованы на стенах.
Все берега полоев были усыпаны всякого рода дичью; множество уток плавало по воде между верхушками затопленных кустов, а между тем беспрестанно проносились большие и
малые стаи разной прилетной птицы: одни летели высоко,
не останавливаясь, а другие низко, часто опускаясь на землю; одни стаи садились, другие поднимались, третьи перелетывали с места на место: крик, писк, свист наполнял воздух.
Евсеич приготовил мне три удочки:
маленькую, среднюю и побольше, но
не такую большую, какие употреблялись для крупной рыбы; такую я и сдержать бы
не мог.
Именно в эту пору житья моего в Багрове я мало проводил времени с моей милой сестрицей и как будто отдалился от нее, но это нисколько
не значило, чтоб я стал
меньше ее любить.
Забыв свою болезнь и часто возвращающиеся мучительные ее припадки, Чичагов, слушая мое чтение, смеялся самым веселым смехом, повторяя некоторые стихи или выражения. «Ну, друг мой, — сказал он мне потом с живым и ясным взглядом, — ты меня так утешил, что теперь мне
не надо и приема опиума». Во время страданий, превышающих силы человеческие, он употреблял опиум в
маленьких приемах.
Уженье мое ограничилось ловлею на булавочные крючки лошков, пескарей и
маленьких плотичек по мелким безопасным местам, начиная от дома, вверх по реке Бугуруслану, до так называемых Антошкиных мостков, построенных крестьянином Антоном против своего двора; далее река была поглубже, и мы туда без отца
не ходили.
Из лесного оврага, на дне которого, тихо журча, бежал
маленький родничок, неслось воркованье диких голубей или горлинок, слышался также кошачий крик и заунывный стон иволги; звуки эти были так различны, противоположны, что я долго
не хотел верить, что это кричит одна и та же миловидная, желтенькая птичка.
Милая моя сестрица,
не разделявшая со мной некоторых моих летних удовольствий, была зато верной моей подругой и помощницей в собирании трав и цветов, в наблюденьях за гнездами
маленьких птичек, которых много водилось в старых смородинных и барбарисовых кустах, в собиранье червячков, бабочек и разных букашек.
Мы
не переставали следить, как
маленькие птички росли, перились и наконец покидали свое гнездо.
Она вышла на
маленькую полянку, остановилась и сказала: «Здесь непременно должны быть грузди, так и пахнет груздями, — и вдруг закричала: — Ах, я наступила на них!» Мы с отцом хотели подойти к ней, но она
не допустила нас близко, говоря, что это ее грузди, что она нашла их и что пусть мы ищем другой слой.
В несколько дней сборы были кончены, и 2 августа, после утреннего чаю, распростившись с бабушкой и тетушкой и оставив на их попечение
маленького братца, которого Прасковья Ивановна
не велела привозить, мы отправились в дорогу в той же, знакомой читателям, аглицкой мурзахановской карете и, разумеется, на своих лошадях.
К прискорбию моему, я
не мог участвовать в такого рода уженье: оно было мне еще
не по летам, и на
маленькую свою удочку таскал я
маленьких рыбок на мелком, безопасном месте, сидя на плотине.
Я и
не думал проситься с отцом: меня бы, конечно,
не пустили, да я и сам боялся
маленькой лодочки, но зато я с большим удовольствием рассмотрел стерлядок; живых мне еще
не удавалось видеть, и я выпросил позволение подержать их, по крайней мере, в руках.
Я, конечно, и прежде знал, видел на каждом шагу, как любит меня мать; я наслышался и даже помнил, будто сквозь сон, как она ходила за мной, когда я был
маленький и такой больной, что каждую минуту ждали моей смерти; я знал, что неусыпные заботы матери спасли мне жизнь, но воспоминание и рассказы
не то, что настоящее, действительно сейчас происходящее дело.
Покойница матушка верила им во всем, на все смотрела их глазами и по слабости своей даже
не смела им противиться; вы — также; но вам простительно: если родная мать была на стороне старших сестер, то где же вам, меньшой дочери, пойти против них? вы с
малых лет привыкли верить и повиноваться им.