Неточные совпадения
Заметив, что дорога мне как будто полезна, мать ездила со мной беспрестанно: то в подгородные деревушки своих братьев, то к знакомым помещикам; один раз, не знаю куда, сделали мы большое путешествие;
отец был с нами.
К моему
отцу и матери он благоволил и даже давал взаймы денег, которых просить у него никто не
смел.
Как оно называется?»
Отец удовлетворял моему любопытству; дорога была песчана, мы ехали шагом, люди шли пешком; они срывали мне листья и ветки с разных дерев и подавали в карету, и я с большим удовольствием рассматривал и
замечал их особенности.
Все остальное время на кормежке я был невесел и не
смел разговаривать о рыбках ни с
отцом, ни с сестрицей, да и все были как будто чем-то недовольны.
После ржаных хлебов пошли яровые, начинающие уже поспевать.
Отец мой, глядя на них, часто говорил с сожалением: «Не успеют нынче убраться с хлебом до ненастья; рожь поспела поздно, а вот уже и яровые поспевают. А какие хлеба, в жизнь мою не видывал таких!» Я
заметил, что мать моя совершенно равнодушно слушала слова
отца. Не понимая, как и почему, но и мне было жалко, что не успеют убраться с хлебом.
Как я ни был мал, но
заметил, что Мироныч был недоволен приказанием моего
отца.
Пруд наполнялся родниками и был довольно глубок; овраг перегораживала, запружая воду, широкая навозная плотина; посредине ее стояла мельничная амбарушка; в ней находился один мукомольный постав, который
молол хорошо только в полую воду, впрочем, не оттого, чтобы мало было воды в пруде, как объяснил мне
отец, а оттого, что вода шла везде сквозь плотину.
Долго находился я в совершенном изумлении, разглядывая такие чудеса и вспоминая, что я видел что-то подобное в детских игрушках; долго простояли мы в мельничном амбаре, где какой-то старик, дряхлый и сгорбленный, которого называли засыпкой, седой и хворый,
молол всякое хлебное ухвостье для посыпки господским лошадям; он был весь белый от мучной пыли; я начал было расспрашивать его, но,
заметя, что он часто и задыхаясь кашлял, что привело меня в жалость, я обратился с остальными вопросами к
отцу: противный Мироныч и тут беспрестанно вмешивался, хотя мне не хотелось его слушать.
К
отцу пришли многие крестьяне с разными просьбами, которых исполнить Мироныч не
смел, как он говорил, или, всего вернее, не хотел.
Я не
смел опустить стекла, которое поднял
отец, шепотом сказав мне, что сырость вредна для матери; но и сквозь стекло я видел, что все деревья и оба моста были совершенно мокры, как будто от сильного дождя.
Когда мать выглянула из окошка и увидала Багрово, я
заметил, что глаза ее наполнились слезами и на лице выразилась грусть; хотя и прежде, вслушиваясь в разговоры
отца с матерью, я догадывался, что мать не любит Багрова и что ей неприятно туда ехать, но я оставлял эти слова без понимания и даже без внимания и только в эту минуту понял, что есть какие-нибудь важные причины, которые огорчают мою мать.
Запах постного масла бросился мне в нос, и я сказал: «Как нехорошо пахнет!»
Отец дернул меня за рукав и опять шепнул мне, чтоб я не
смел этого говорить, но дедушка слышал мои слова и сказал: «Эге, брат, какой ты неженка».
Милая моя сестрица была так
смела, что я с удивлением смотрел на нее: когда я входил в комнату, она побежала мне навстречу с радостными криками: «Маменька приехала, тятенька приехал!» — а потом с такими же восклицаниями перебегала от матери к дедушке, к
отцу, к бабушке и к другим; даже вскарабкалась на колени к дедушке.
Хотя мать мне ничего не говорила, но я узнал из ее разговоров с
отцом, иногда не совсем приятных, что она имела недружелюбные объяснения с бабушкой и тетушкой, или, просто сказать, ссорилась с ними, и что бабушка отвечала: «Нет, невестушка, не взыщи; мы к твоим детям и приступиться не
смели.
Дети Княжевичей были молодцы, потому что
отец и мать воспитывали их без всякой неги; они не знали простуды и ели все, что им вздумается, а я, напротив, кроме ежедневных диетных кушаний, не
смел ничего съесть без позволения матери; в сырую же погоду меня не выпускали из комнаты.
Волков стоял за дверью, тоже почти плакал и не
смел войти, чтоб не раздражить больного;
отец очень грустно смотрел на меня, а мать — довольно было взглянуть на ее лицо, чтоб понять, какую ночь она провела!
Евсеич стал просить и
молить моего
отца, чтоб он поймал плавающее удилище.
Мы кончили обед очень скоро, и я
заметил, что
отец с матерью ничего не ели.
Как я ни был мал, но
заметил, что моего
отца все тетушки, особенно Татьяна Степановна, часто обнимали, целовали и говорили, что он один остался у них кормилец и защитник.
С самого возвращения в Уфу я начал вслушиваться и
замечать, что у матери с
отцом происходили споры, даже неприятные.
Проситься с
отцом я не
смел.
Мать, в самом мрачном расположении духа, сидела в углу кареты; в другом углу сидел
отец; он также казался огорченным, но я
заметил, что в то же время он не мог без удовольствия смотреть на открывшиеся перед нашими глазами камышистые пруды, зеленые рощи, деревню и дом.
Я и прежде сам
замечал большую перемену в бабушке; но особенное вниманье мое на эту перемену обратил разговор
отца с матерью, в который я вслушался, читая свою книжку.
Я
заметил, что
отец чуть не заплакал, войдя в старые господские хоромы (так называл их Евсеич) и увидя, как все постарело, подгнило, осело и покосилось.
Я очень
заметил слова Евсеича, а равно и то, что
отец возвращался как-то невесел.
Отец также был печален; ему так же, как и мне, жалко было покинуть Багрово, и еще более грустно ему было расстаться с матерью, моей бабушкой, которая очень хизнула в последнее время, как все
замечали, и которую он очень горячо любил.
Отец с матерью ни с кем в Симбирске не виделись; выкормили только лошадей да поели стерляжьей ухи, которая показалась мне лучше, чем в Никольском, потому что той я почти не ел, да и вкуса ее не
заметил: до того ли мне было!.. Часа в два мы выехали из Симбирска в Чурасово, и на другой день около полден туда приехали.
Помилосердуйте, простите, заставьте за себя век бога
молить…» — и он повалился в ноги моему
отцу.
На нем выражалась глубокая, неутешная скорбь, и я тут же подумал, что он более любил свою мать, чем
отца; хотя он очень плакал при смерти дедушки, но такой печали у него на лице я не
замечал.