Неточные совпадения
Я не могу забыть, как эти
добрые люди ласково, просто и толково отвечали мне на мои бесчисленные вопросы и как они
были благодарны, когда отец дал им что-то за труды.
Я
был изумлен, я чувствовал какое-то непонятное волнение и очень полюбил этих
добрых людей, которые всех нас так любят.
Везде
было одно и то же: те же поклоны, те же
добрые обрадованные лица и те же простые слова: «Благодарствуем, батюшка Алексей Степаныч».
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно
добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же
быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев, то
есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
Мать говорила, что нянька у нас не благонадежна и что уход за мной она поручает Ефрему, очень
доброму и усердному человеку, и что он
будет со мной ходить гулять.
Учителя звали Матвей Васильич (фамилии его я никогда не слыхивал); это
был человек очень тихий и
добрый; он писал прописи не хуже печатных и принялся учить меня точно так же, как учил дядя.
Трудно
было примириться детскому уму и чувству с мыслию, что виденное мною зрелище не
было исключительным злодейством, разбоем на большой дороге, за которое следовало бы казнить Матвея Васильича как преступника, что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности; что самые родители высеченных мальчиков благодарят учителя за строгость, а мальчики
будут благодарить со временем; что Матвей Васильич мог браниться зверским голосом, сечь своих учеников и оставаться в то же время честным,
добрым и тихим человеком.
Однако всем
было весело, кроме меня, и с тайной радостью проводил я больших и маленьких гостей, впрочем, очень милых и
добрых детей.
Я слышал, как ее нянька Параша, всегда очень ласковая и
добрая женщина, вытряхивая бурачок, говорила: «Ну, барышня, опять набрала зеленухи!» — и потом наполняла ее бурачок ягодами из своего кузова; у меня же оказалась претензия, что я умею брать ягоды и что моя клубника лучше Евсеичевой: это, конечно,
было несправедливо.
Применяясь к моему ребячьему возрасту, мать объяснила мне, что государыня Екатерина Алексеевна
была умная и
добрая, царствовала долго, старалась, чтоб всем
было хорошо жить, чтоб все учились, что она умела выбирать хороших людей, храбрых генералов, и что в ее царствование соседи нас не обижали, и что наши солдаты при ней побеждали всех и прославились.
— «А
будет ли он такой же умный и
добрый?» — «Как угодно богу, и мы
будем молиться о том», — отвечала мать.
Я возразил, что «бог, вероятно, захочет, чтоб Павел Петрович
был умный и
добрый».
Добрый мой отец, обливаясь слезами, всех поднимал и обнимал, а своей матери, идущей к нему навстречу, сам поклонился в ноги и потом, целуя ее руки, уверял, что никогда из ее воли не выйдет и что все
будет идти по-прежнему.
Я узнал, например, что они очень мало любят, а только боятся своих родителей, что они беспрестанно лгут и обманывают их; я принялся
было осуждать своих сестриц, доказывать, как это дурно, и учить их, как надобно поступать
добрым детям.
Параша отвечала: «Да вот сколько теперь батюшка-то ваш роздал крестьян, дворовых людей и всякого
добра вашим тетушкам-то, а все понапрасну; они всклепали на покойника; они точно просили, да дедушка отвечал: что брат Алеша даст, тем и
будьте довольны.
Мне
было досадно, что мать не вышла к
добрым крестьянам, и совестно, что отец сказал неправду.
Первая приехала Аксинья Степановна; в ней я никакой перемены не заметил: она
была так же к нам ласкова и
добра, как прежде.
Его
доброе расположение ко мне впоследствии росло с годами, и когда я
был уже гимназистом, то он очень любил меня.
Я не мог оторваться от книжки, и
добрый хозяин подарил мне два тома этих волшебных сказок: у него только их и
было.
«За что покинули вы нас, прирожденных крестьян ваших!» Мать моя, не любившая шумных встреч и громких выражений любви в подвластных людях,
была побеждена искренностью чувств наших
добрых крестьян — и заплакала; отец заливался слезами, а я принялся реветь.
Дарья Васильевна с первого взгляда мне не очень понравилась, да и заметил я, что она с Александрой Ивановной недружелюбно обходилась; но впоследствии я убедился, что она
была тоже
добрая, хотя и смешная женщина.
Я уже давно и хорошо знал, что
есть люди
добрые и недобрые; этим последним словом я определял все дурные качества и пороки.
Денег взаймы она давала очень неохотно и также не любила раздачу мелкой милостыни; но, узнав о каком-нибудь несчастном случае с человеком, достойным уваженья, помогала щедро, а как люди, достойные уваженья, встречаются не часто, то и вспоможенья ее
были редки, и Прасковью Ивановну вообще не считали
доброю женщиною.
Еще прежде отец съездил в Старое Багрово и угощал там
добрых наших крестьян, о чем, разумеется, я расспросил его очень подробно, и с удовольствием услышал, как все сожалели, что нас с матерью там не
было.
Прасковьи Ивановны я не понимал; верил на слово, что она
добрая, но постоянно
был недоволен ее обращением со мной, с моей сестрой и братцем, которого она один раз приказала
было высечь за то, что он громко плакал; хорошо, что маменька не послушалась.
По ее словам, он
был самый смирный и
добрый человек, который и мухи не обидит; в то же время прекрасный хозяин, сам ездит в поле, все разумеет и за всем смотрит, и что одна у него
есть утеха — борзые собачки.
В этой работе
было что-то
доброе, веселое, так что я не вдруг поверил, когда мне сказали, что она тоже очень тяжела.
Крепко привязанные к молодым дубкам,
добрые кони наши терпели страшную пытку от нападения овода, то
есть мух, слепней и строки; последняя особенно кусается очень больно, потому что выбирает для своего кусанья места на животном, не защищенные волосами.
Не привыкшие к подобным переправам,
добрые наши кони храпели и фыркали; привязать их к карете или перекладинам, которыми с двух сторон загораживали завозню,
было невозможно, и каждую пару держали за поводья наши кучера и люди: с нами остались только Евсеич да Параша.
Мы не жалели своих
добрых коней и в две пряжки, то
есть в два переезда, проехали почти девяносто верст и на другой день в обед
были уже в Вишенках.
Она прибавила, что «все
добро, оставшееся после покойницы матушки, собрано, переписано ею и
будет представлено сестрице».
Я хозяин дворца и сада, я принял тебя, как дорогого гостя и званого, накормил,
напоил и спать уложил, а ты эдак-то заплатил за мое
добро?
Да
будет над тобою мое благословение родительское, что выручаешь ты своего отца от смерти лютыя и по
доброй воле своей и хотению идешь на житье противное к страшному зверю лесному, чуду морскому.
Встала она со постели пуховыя и видит, что все ее пожитки и цветочик аленькой в кувшинчике позолоченном тут же стоят, раскладены и расставлены на столах зеленыих малахита медного, и что в той палате много
добра и скарба всякого,
есть на чем посидеть-полежать,
есть во что приодеться,
есть во что посмотреться.
После ужина вошла она в ту палату беломраморну, где читала она на стене словеса огненные, и видит она на той же стене опять такие же словеса огненные: «Довольна ли госпожа моя своими садами и палатами, угощеньем и прислугою?» И возговорила голосом радошным молодая дочь купецкая, красавица писаная: «Не зови ты меня госпожой своей, а
будь ты всегда мой
добрый господин, ласковый и милостивый.
«Пусть-де околеет, туда и дорога ему…» И прогневалась на сестер старшиих дорогая гостья, меньшая сестра, и сказала им таковы слова: «Если я моему господину
доброму и ласковому за все его милости и любовь горячую, несказанную заплачу его смертью лютою, то не
буду я стоить того, чтобы мне на белом свете жить, и стоит меня тогда отдать диким зверям на растерзание».
Много ли, мало ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во палате высокой беломраморной, сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со короною царскою, в одежде златокованной, перед ним стоит отец с сестрами, а кругом на коленях стоит свита великая, все одеты в парчах золотых, серебряных; и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою
добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь в образе человеческом,
будь моей невестою желанною.
Ты одна полюбила меня, чудище противное и безобразное, за мои ласки и угождения, за мою душу
добрую, за любовь мою к тебе несказанную, и
будешь ты за то женою короля славного, королевою в царстве могучием».
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха с невестою сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать,
добра наживать. Я сама там
была, пиво-мед
пила, по усам текло, да в рот не попало.