Неточные совпадения
Ежеминутная опасность потерять страстно любимое дитя и усилия сохранить его напрягали ее нервы и придавали ей неестественные силы и как бы искусственную бодрость; но когда опасность миновалась — общая энергия
упала, и мать начала чувствовать ослабление: у нее заболела грудь, бок, и, наконец, появилось лихорадочное состояние;
те же самые доктора, которые так безуспешно лечили меня и которых она бросила, принялись лечить ее.
Накануне вечером, когда я уже
спал, отец мой виделся с
теми стариками, которых он приказал прислать к себе; видно, они ничего особенно дурного об Мироныче не сказали, потому что отец был с ним ласковее вчерашнего и даже похвалил его за усердие.
Так, например, я рассказывал, что у меня в доме был пожар, что я выпрыгнул с двумя детьми из окошка (
то есть с двумя куклами, которых держал в руках); или что на меня
напали разбойники и я всех их победил; наконец, что в багровском саду есть пещера, в которой живет Змей Горыныч о семи головах, и что я намерен их отрубить.
Мне очень было приятно, что мои рассказы производили впечатление на мою сестрицу и что мне иногда удавалось даже напугать ее; одну ночь она худо
спала, просыпалась, плакала и все видела во сне
то разбойников,
то Змея Горыныча и прибавляла, что это братец ее напугал.
Разумеется, он измок, иззяб и до
того, как видно, выбился из сил, что наконец найдя дорогу, у самой околицы,
упал в маленький овражек и не имел сил вылезть из него.
Подъезжая к ней, мы опять
попали в урему,
то есть в пойменное место, поросшее редкими кустами и деревьями, избитое множеством средних и маленьких озер, уже обраставших зелеными камышами: это была пойма
той же реки Белой, протекавшей в версте от Сергеевки и заливавшей весною эту низменную полосу земли.
Но зато обе гостьи каждый вечер ходили удить со мной на озеро; удить они не умели, а потому и рыбы выуживали мало; к
тому же комары так
нападали на них, особенно на солнечном закате, что они бросали удочки и убегали домой; весьма неохотно, но и я, совершенно свыкшийся с комарами, должен был возвращаться также домой.
Когда я лег
спать в мою кроватку, когда задернули занавески моего полога, когда все затихло вокруг, воображение представило мне поразительную картину; мертвую императрицу, огромного роста, лежащую под черным балдахином, в черной церкви (я наслушался толков об этом), и подле нее, на коленях, нового императора, тоже какого-то великана, который плакал, а за ним громко рыдал весь народ, собравшийся такою толпою, что край ее мог достать от Уфы до Зубовки,
то есть за десять верст.
Я, сонный, ударился бровью об круглую медную шляпку гвоздя, на котором висела сумка, и, сверх
того, едва не задохся, потому что Параша, сестрица и множество подушек
упали мне на лицо, и особенно потому, что не скоро подняли опрокинутый возок.
Я вечером опять почувствовал страх, но скрыл его; мать положила бы меня
спать с собою, а для нее это было беспокойно; к
тому же она
спала, когда я ложился.
Гроза началась вечером, часу в десятом; мы ложились
спать; прямо перед нашими окнами был закат летнего солнца, и светлая заря, еще не закрытая черною приближающеюся тучею, из которой гремел по временам глухой гром, озаряла розовым светом нашу обширную спальню,
то есть столовую; я стоял возле моей кроватки и молился богу.
Цепы мелькали, взлетая и
падая друг возле друга, и ни один не зацеплял за другой, между
тем как бабы не стояли на одном месте, а
то подвигались вперед,
то отступали назад.
Прибегу, бывало, в
ту отдельную комнату, в которой мы с матерью
спали, разверну Шехеразаду, так, чтоб только прочесть страничку, — и забудусь совершенно.
В
тот же день, ложась
спать в нашей отдельной комнате, я пристал к своей матери со множеством разных вопросов, на которые было очень мудрено отвечать понятным для ребенка образом.
Она прибавила, что если дело дойдет до тетушки,
то весь ее гнев
упадет на нее, ни в чем тут не виноватую.
Я вдруг обратился к матери с вопросом: «Неужели бабушка Прасковья Ивановна такая недобрая?» Мать удивилась и сказала: «Если б я знала, что ты не
спишь,
то не стала бы всего при тебе говорить, ты тут ничего не понял и подумал, что Александра Ивановна жалуется на тетушку и что тетушка недобрая; а это все пустяки, одни недогадки и кривое толкованье.
Она жаловалась только на его слабое здоровье и говорила, что так бережет его, что
спать кладет у себя в опочивальне; она прибавила, с какими-то гримасами на лице, что «Митенька будет совсем здоров, когда женится, и что если бог даст ему судьбу,
то не бессчастна будет его половина».
Я проворно вскочил с постели, стал на коленки и начал молиться с неизвестным мне до
тех пор особого роду одушевленьем; но мать уже не становилась на колени и скоро сказала: «Будет, ложись
спать».
Между
тем пешеходы,
попав несколько раз в воду по пояс, а иногда и глубже, в самом деле как будто отрезвились, перестали петь и кричать и молча шли прямо вперед.
Один раз, бродя между этими разноцветными, иногда золотом и серебром вышитыми, качающимися от ветра, висячими стенами или ширмами, забрел я нечаянно к тетушкину амбару, выстроенному почти середи двора, перед ее окнами; ее девушка, толстая, белая и румяная Матрена, посаженная на крылечке для караула, крепко
спала, несмотря на
то, что солнце пекло ей прямо в лицо; около нее висело на сошках и лежало по крыльцу множество широких и тонких полотен и холстов, столового белья, мехов, шелковых материй, платьев и т. п.
Флигель, в котором мы остановились, был точно так же прибран к приезду управляющего, как и прошлого года. Точно так же рыцарь грозно смотрел из-под забрала своего шлема с картины, висевшей в
той комнате, где мы
спали. На другой картине так же лежали синие виноградные кисти в корзине, разрезанный красный арбуз с черными семечками на блюде и наливные яблоки на тарелке. Но я заметил перемену в себе: картины, которые мне так понравились в первый наш приезд, показались мне не так хороши.
Мелькнула было надежда, что нас с сестрицей не возьмут, но мать сказала, что боится близости глубокой реки, боится, чтоб я не подбежал к берегу и не
упал в воду, а как сестрица моя к реке не подойдет,
то приказала ей остаться, а мне переодеться в лучшее платье и отправляться в гости.
Так и
пал купец на сыру землю, горючьми слезами обливается; а и взглянет он на зверя лесного, на чудо морское, а и вспомнит он своих дочерей, хорошиих, пригожиих, а и пуще
того завопит источным голосом: больно страшен был лесной зверь, чудо морское.
После обеда, накушамшись, она опочивать легла; заиграла музыка потише и подальше, по
той причине, чтоб ей
спать не мешать.
Госпожа была ей также радошна, принялась ее расспрашивать про батюшку родимого, про сестриц своих старшиих и про всю свою прислугу девичью, опосля
того принялась сама рассказывать, что с нею в это время приключилося; так и не
спали они до белой зари.
В
та поры, не мешкая ни минуточки, пошла она во зеленый сад дожидатися часу урочного, и когда пришли сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорила она: «Покажись мне, мой верный друг!» И показался ей издали зверь лесной, чудо морское: он прошел только поперек дороги и пропал в частых кустах, и не взвидела света молода дочь купецкая, красавица писаная, всплеснула руками белыми, закричала источным голосом и
упала на дорогу без памяти.
Вот однова и привиделось во сне молодой купецкой дочери, красавице писаной, что батюшка ее нездоров лежит; и
напала на нее тоска неусыпная, и увидал ее в
той тоске и слезах зверь лесной, чудо морское и вельми закручинился и стал спрашивать: отчего она во тоске, во слезах?
Тогда все
тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха с невестою сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не
попало.