Неточные совпадения
Когда же мой
отец спросил, отчего в праздник они на барщине (это был первый Спас, то есть первое августа), ему отвечали, что так приказал староста Мироныч; что в этот праздник точно прежде не работали, но вот уже года четыре как начали работать; что все мужики постарше и бабы-ребятницы
уехали ночевать в село, но после обедни все приедут, и что в поле остался только народ молодой, всего серпов
с сотню, под присмотром десятника.
Наконец гости
уехали, взяв обещание
с отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров
с женою и детьми. Я был рад, что
уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых:
с девочками Мансуровыми она была дружна, а
с Булгаковыми только знакома.
Бабушка
с тетушками осталась ночевать в Неклюдове у родных своих племянниц; мой
отец прямо
с похорон, не заходя в дом, как его о том ни просили,
уехал к нам.
В девятый же день и
отец с матерью, рано поутру, чтоб поспеть к обедне,
уехали туда же.
В Уфе все знакомые наши друзья очень нам обрадовались. Круг знакомых наших, особенно знакомых
с нами детей, значительно уменьшился. Крестный
отец мой, Д. Б. Мертваго, который хотя никогда не бывал со мной ласков, но зато никогда и не дразнил меня — давно уже
уехал в Петербург. Княжевичи
с своими детьми переехали в Казань; Мансуровы также со всеми детьми куда-то
уехали.
Хотя я, живя в городе, мало проводил времени
с отцом, потому что поутру он обыкновенно
уезжал к должности, а вечером — в гости или сам принимал гостей, но мне было скучно и грустно без него.
Мы прежде никогда не обедали розно
с отцом и матерью, кроме того времени, когда мать
уезжала в Оренбург или когда была больна, и то мы обедали не одни, а
с дедушкой, бабушкой и тетушкой, и мне такое отлучение и одиночество за обедом было очень грустно.
На другой день, рано поутру,
отец мой вместе
с тетушкой Татьяной Степановной
уехали в Мордовский Бугуруслан.
Когда стало приближаться Крещенье, которое было в то же время днем рождения моей матери, то мать сказала один раз, разговаривая
с Александрой Ивановной в присутствии Прасковьи Ивановны, которая играла
с моим
отцом в пикет, что очень бы желала на шестое число куда-нибудь
уехать, хоть в Старое Багрово.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее; исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации, и что ежели княжна не
уедет с отцом до 15-го, то он ни за что̀ не отвечает.
«Милый, хороший М. А., — писала она, — добрый, кроткий „ангел вы наш“, как называет вас старый маляр, прощайте, я
уезжаю с отцом в Америку на выставку.
Неточные совпадения
Как суетится! что за прыть! // А Софья? — Нет ли впрямь тут жениха какого? //
С которых пор меня дичатся как чужого! // Как здесь бы ей не быть!!.. // Кто этот Скалозуб?
отец им сильно бредит, // А может быть не только, что
отец… // Ах! тот скажи любви конец, // Кто на три года вдаль
уедет.
Однажды он, гуляя
с ней по саду, внезапно промолвил угрюмым голосом, что намерен скоро
уехать в деревню к
отцу…
Когда дедушка,
отец и брат, простившийся
с Климом грубо и враждебно,
уехали, дом не опустел от этого, но через несколько дней Клим вспомнил неверующие слова, сказанные на реке, когда тонул Борис Варавка:
Он всегда говорил, что на мужике далеко не
уедешь, что есть только одна лошадь, способная сдвинуть воз, — интеллигенция. Клим знал, что интеллигенция — это
отец, дед, мама, все знакомые и, конечно, сам Варавка, который может сдвинуть какой угодно тяжелый воз. Но было странно, что доктор, тоже очень сильный человек, не соглашался
с Варавкой; сердито выкатывая черные глаза, он кричал:
Что было
с ней потом, никто не знает. Известно только, что
отец у ней умер, что она куда-то
уезжала из Москвы и воротилась больная, худая, жила у бедной тетки, потом, когда поправилась, написала к Леонтью, спрашивала, помнит ли он ее и свои старые намерения.