Неточные совпадения
Я
не беру на себя решение этого вопроса, но скажу, что
всегда принадлежал ко второму разряду охотников, которых нет и быть
не может между постоянными жителями столиц, ибо для отыскания многих пород дичи надобно ехать слишком далеко, надо подвергать себя многим лишениям и многим тяжелым трудам.
Для охотников, стреляющих влет мелкую, преимущественно болотную птицу,
не нужно ружье, которое бы било дальше пятидесяти или, много, пятидесяти пяти шагов: это самая дальняя мера; по большей части в болоте приходится стрелять гораздо ближе; еще менее нужно, чтоб ружье било слишком кучно, что, впрочем,
всегда соединяется с далекобойностью; ружье, несущее дробь кучею, даже невыгодно для мелкой дичи; из него гораздо скорее дашь промах, а если возьмешь очень верно на близком расстоянии, то непременно разорвешь птицу: надобно только, чтоб ружье ровно и
не слишком широко рассевало во все стороны мелкую дробь, обыкновенно употребляемую в охоте такого рода, и чтоб заряд ложился, как говорится, решетом.
У простых охотников есть ружья, которые отдают
всегда, всякими зарядами; мне попадались такие ружья с подушечками на прикладах, чтоб
не сбивать щеки.
Стреляющим с шерстяными пыжами должно принять в соображение то, что их пыжи могут отодвигаться тяжестию дроби, если дуло заряженного ружья будет обращено вниз, особенно на езде в тряском экипаже, что случается нередко; а потому должно
всегда ружье, давно заряженное шерстяными пыжами, пробовать шомполом и снова прибить верхний пыж, ежели он отодвинулся; то же надобно наблюдать с вырубленными, войлочными и шляпными пыжами, особенно если они входят в дуло
не натуге; с последними может случиться, что верхний пыж отодвинется, покосится и часть дроби сейчас высыплется, отчего последует неизбежный промах.
Но, по-моему, и это
не нужно: у всякой, самой вежливой, старой собаки есть какие-нибудь свои привычки; молодая сейчас переймет их, да и две собаки вместе
всегда больше горячатся и одна другую сбивают.
Для приобретения совершенного послушания обучаемой молодой собаки надобно сначала употреблять ласку так, чтоб она сильно привязалась к хозяину, и непременно самому ее кормить; но с возрастом собаки надобно оставлять ласковость, никогда
не играть с нею и быть
всегда серьезным и настойчивым.
Болота бывают чистые луговые. Этим именем называются все влажные, потные места,
не кочковатые, а поросшие чемерицей и небольшими редкими кустами, мокрые только весной и осенью или во время продолжительного ненастья. Покрытые сочною и густою травою, они представляют изобильные сенокосы и вообще называются лугами; они составляют иногда, так сказать, окрестность, опушку настоящих мокрых болот и почти
всегда сопровождают течение рек по черноземной почве, особенно по низменным местам, заливаемым полою водою.
Болота мокрые и кочковатые,
всегда поддерживаемые подземными ключами, изредка поросшие таловыми кустиками, постоянно сохраняя влажность почвы, уже
не представляют богатых сенокосов, потому что изобилие болотных трав и излишняя мокрота мешают произрастанию обыкновенных луговых трав.
Не могу утвердительно сказать, но, кажется, самец помогает самке сидеть на яйцах и выхаживать молодых: по крайней мере он
всегда играет вверху, недалеко от гнезда.
Токов [Током называется место, куда весною постоянно слетаются самцы и самки некоторых пород дичи для совокупления и где между самцами, которых
всегда бывает несравненно более, происходит драка] бекасиных я никогда
не замечал и ни от кого о них
не слыхал, почему и полагаю, что бекасы разбиваются на пары, как и другие куличьи породы.
По прошествии времени весенних высыпок, на которых смешиваются все эти три лучшие породы дичи (дупель, бекас и гаршнеп), о превосходстве которых я уже довольно говорил, дупели занимают обыкновенные свои болота с кочками, кустиками, а иногда большими кустами
не мокрые, а только потные — и начинают слетаться по вечерам на тока, где и остаются во всю ночь, так что рано поутру
всегда их найти еще в сборище на избранных ими местах.
Знаю только, что как скоро начнет заходить солнце, дупели слетаются на известное место,
всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни одного дупеля
не бывает.
Очень странно, что я, будучи
всегда неутомимым и страстным до безумия охотником, таскаясь по самым глухим и топким болотным местам, несмотря на жаркое летнее время,
не нашел
не только гнезда или выводки гаршнепа, но даже ни одного
не поднял.
Должно заметить общую особенность дупелей, бекасов, гаршнепов и особенно вальдшнепов: они никогда
не выпрямляются на ногах и
не вытягивают своих шей, как обыкновенные береговые кулики; ножки и шейки их
всегда как-то согнуты или скорчены, что и дает им особенную посадку. Самцов от самок различить по перьям очень трудно.
По крайней мере я ценил его
всегда очень высоко и гонялся за ним без устали до тех пор, пока
не убивал или
не терял совсем из виду, пренебрегая уже куличьим обществом, обыкновенно его окружающим.
Он
не очень смирен, или по крайней мере его
не скоро добудешь, может быть, от того, что, подкрадываясь или подъезжая к нему,
всегда пугаешь наперед других куликов, вместе с которыми гуляет он по отлогим берегам прудов, беспрестанно опуская нос в жидкую грязь.
Травники оказываются весною в половине апреля: сначала пролетают довольно большими стаями и очень высоко,
не опускаясь на землю, а потом, когда время сделается потеплее, травники появляются парами по берегам разлившихся рек, прудов и болотных луж. Они довольно смирны, и в это время их стрелять с подъезда и с подхода. В одну пору с болотными куликами занимают они болота для вывода детей и живут
всегда вместе с ними. Мне редко случалось встретить травников в болотах без болотных куликов, и наоборот.
Мясо травников по большей части сухо, потому что они
всегда худы, но
не черство.
Я
не разделяю этого мнения, и для меня некоторые, самые мелкие куличьи породы
всегда были дороже травников и других средних куличков.
Поручейник
всегда худ, даже с прилета и перед отлетом, и потому мясо его
всегда довольно сухо, но
не черство и
не грубо.
Черныши появляются
всегда парами или в одиночку, но стайками я никогда их
не видал.
Когда вся птица садится на гнезда, они
не пропадают, а только уменьшаются в числе, так что в продолжение всего лета их изредка встречаешь, из чего должно заключить что-нибудь одно: или самцы
не сидят на гнездах и
не разделяют с самкою попечения о детях, или чернышей
всегда много остается холостых.
Весною я встречал поплавков очень
не рано и
всегда небольшими стайками.
Самец помогает самке сидеть на яйцах, которых
всегда бывает четыре, и вместе с ней
не отлучается от детей, когда выведутся молодые.
От яиц и от детей они
не вьются, как другие кулички, над охотником и собакою, потому что высоко
не летают, а
всегда как будто стелются над водой или землею.
Тем
не менее, однако, они, хотя и низко, летают кругом охотника или собаки с обыкновенным своим криком, а всего чаще садятся на какую-нибудь плаху или колышек, торчащие из воды, или на берег у самой воды и бегают беспрестанно взад и вперед, испуская особенный писк, протяжный и звонкий, который никогда
не услышишь от летающего зуйка, а
всегда от бегающего, и то в те мгновения, когда он останавливается.
Хотя этот куличок, по своей малости и неудобству стрельбы, решительно
не обращает на себя внимания охотников, но я
всегда любил гоняться за зуйками и стрелять их в лет или в бег, ходя по высокому берегу реки, под которым они бегали, я мог, забегая вперед, появляться нечаянно и тем заставлять их взлетывать.
Я полагал прежде, что куличков-воробьев считать третьим, самым меньшим видом болотного курахтана (о котором сейчас буду говорить), основываясь на том, что они чрезвычайно похожи на осенних курахтанов пером и статями, и также на том, что к осени кулички-воробьи почти
всегда смешиваются в одну стаю с курахтанами; но, несмотря на видимую основательность этих причин, я решительно
не могу назвать куличка-воробья курахтанчиком третьего вида, потому что он
не разделяет главной особенности болотных курахтанов, то есть самец куличка-воробья
не имеет весною гривы и
не переменяет своего пера осенью.
Кулички-воробьи прилетают довольно поздно, во второй половине апреля, и оказываются предпочтительно по голым, плоским,
не заросшим травою грязным берегам прудов; впрочем, попадаются иногда по краям весенних луж. Они
всегда появляются небольшими стайками и бегают довольно кучно, держатся весною
не долее двух педель и потом пропадают до исхода июля или начала августа.
Я
всегда имел особенное, так сказать, пристрастие к курахтанам,
не только к весеннему красивому петушку, но и к осенним, сереньким куличкам; я преследовал их сколько мог.
Притом надобно признаться, что красивая, бесконечно разнообразная,
всегда неправильная пестрота перьев весенних петушков, с их чудными гривами, блестящими на солнце золотистым глянцем всех цветов: желтого, красноватого, вишневого и всего чаще зеленого, также привлекали мое внимание и даже возбуждали любопытство,
не попадется ли курахтан, еще
не виданный мною?
Добывать их очень трудно: они почти
всегда держатся в таких местах, где ни охотнику ходить, ни собаке отыскивать дичь
не возможно; собаке приходится
не только вязнуть по горло, но даже плавать.
Болотные куры к осени делаются чрезвычайно жирны и вкусны. Впрочем, и
всегда они бывают довольно сыты, а мясо их мягко и сочно; пропадают они в первой половине сентября; по крайней мере позднее этого времени я их
не нахаживал.
Яички лежали в один ряд, как
всегда бывает и иначе быть
не может; они никак
не могли умещаться все под узкою хлупью, или брюшком, наседки и как будто стенкою окружали ее бока, хвостик и зоб.
Водяная птица — ближайшая соседка птице болотной; выводит детей если
не в болотах, то
всегда в болотистых местах, и потому я немедленно перехожу к ней, хотя она в общем разряде дичи, по своему достоинству, должна бы занимать последнее место.
Всегда поросшие особенною породой мягкого камыша и водяными лопухами, растущими и цветущими на всякой глубине, они бегут на перекатах довольно быстро, но в омутах почти
не приметно никакого течения.
Несмотря на огромное различие в обилии и силе вод, и те и другие реки имеют один уже характер: русло их
всегда песчано,
всегда углублено; сбывая летом, вода обнажает луговую сторону, и река катит свои волны в широко разметанных желтых песках, перебиваемых косами разноцветной гальки: следовательно, настоящие берега их голы, бесплодны и, по-моему,
не представляют ничего приятного, отрадного взору человеческому.
Что касается до меня, то я каждый год видал по нескольку раз лебедей, по большей части в недосягаемой вышине пролетавших надо мною; видал их и плавающих по озерам, по
всегда неожиданно и в таком расстоянии, что
не только гусиною дробью, но и картечью стрелять было
не возможно; а иногда и стрелял, но выстрел мой скорее мог назваться почетным салютом, чем нападением врага.
Ежедневно шатаясь около пруда и бродя вдоль реки, которая у нас очень рано очищалась от льда, я
всегда имел один ствол, заряженный гусиною дробью, и мне
не один раз удавалось спустить на землю пролетного гостя.
Я
не один раз нахаживал гусиные гнезда и
всегда в таких непроходимых местах, что сам, бывало, удивишься, как попал туда.
Даже ныряют они так нелепо, что
всегда виден
не погрузившийся в воду зад!
Почти до темной ночи изволят они продолжать свой долгий ужин; но вот раздается громкое призывное гоготанье стариков; молодые, которые, жадно глотая сытный корм, разбрелись во все стороны по хлебам, торопливо собираются в кучу, переваливаясь передами от тяжести набитых
не в меру зобов, перекликаются между собой, и вся стая с зычным криком тяжело поднимается, летит тихо и низко,
всегда по одному направлению, к тому озеру, или берегу реки, или верховью уединенного пруда, на котором она обыкновенно ночует.
Есть особой породы гусь, называемый казарка; он гораздо меньше обыкновенного дикого гуся, носик у него маленький, по сторонам которого находятся два копьеобразные пятнышка, а перья почти черные. В некоторых южных уездах Оренбургской губернии охотники встречают их часто во время пролета и даже бьют; мне же
не удалось и видеть. В большое недоумение приводило меня
всегда их имя, совпадающее с именем козар.
Совсем другое бывает, когда охотник как-нибудь убьет утку (хотя он
всегда выбирает селезня): селезень
не только будет летать кругом охотника,
не налетая, впрочем, слишком близко, по даже несколько дней сряду станет колотиться около того места, где потерял дружку.
В это время уже
не трудно подъезжать к рассеянным парам кряковных уток и часто еще удобнее подходить или подкрадываться из-за чего-нибудь: куста, берега, пригорка, ибо утка, замышляющая гнездо или начавшая нестись, никогда
не садится с селезнем на открытых местах, а
всегда в каком-нибудь овражке, около кустов, болота, камыша или некошеной травы: ей надобно обмануть селезня, несмотря на его бдительность: надобно спрятаться, проползти иногда с полверсты, потом вылететь и на свободе начать свое великое дело, цель, к которой стремится все живущее.
Вид бывает живописный: оба селезня перпендикулярно повиснут в воздухе, схватив друг друга за шеи, проворно и сильно махая крыльями, чтоб
не опуститься на землю и, несмотря на все усилия, беспрестанно опускаясь книзу. Победа также, сколько я замечал, оставалась
всегда на стороне правого.
Если яиц много, то почти
всегда бывает один или два болтуна: так называется яйцо, в котором
не образовался утенок и в котором оттого, что оно до половины пусто, болтается, когда его потрясешь.
Хотя утки
всегда едят очень много, о чем я уже говорил, но никогда они так
не обжираются, как в продолжение августа, потому что и молодые и старые, только что перелинявшие, тощи и жадны к еде, как выздоравливающие после болезни.
К такой огромной стае, сидящей
всегда на открытой поверхности воды или на голых и пологих берегах, ни подъехать, ни подойти, ни подкрасться
не возможно.
Нередко удавалось мне добывать до десятка крупных и жирных крякуш, по большей части селезней, потому что, имея возможность выбирать,
всегда ударишь по селезню; только советую в подобных случаях
не горячиться, то есть
не стрелять в тех уток, которые поднялись далеко.