Неточные совпадения
Если хлебное поле близко от пруда или озера, где подрастали молодые и растили новые перья
старые утки, то они начнут посещать хлеба сначала по
земле и проложат к ним широкие тропы, а потом станут летать стаями.
Журавли вьют гнезда всегда на
земле непаханой, но иногда со всех сторон окруженной пашнею, для гнезда выбирают сухое, возвышенное место, нередко
старую, брошенную сурчину, непременно заросшую чилизником, бобовником или вишенником.
Когда огненный ураган пронесется,
земля остынет и перестанет дымиться, уцелевшие кроншнепы, иногда далеко отогнанные разливом огня, сейчас возвращаются к своим гнездам, и если найдут их сгоревшими, то немедленно завивают новые, как ближе к
старым и непременно на местах или местечках, уцелевших от огня.
Пища и
старых и молодых состоит из разных насекомых и преимущественно из червей, которых они весьма искусно вытаскивают своими длинными, кривыми носами из
земли, не всегда мягкой.
Как только молодые начнут перелетывать, то
старые начнут шататься с ними отдельными выводками по вспаханным полям, недавним залежам и вообще по местам, где
земля помягче; потом соединяются в станички, выводки по две и по три, наконец сваливаются в большие стаи, в которых бывают смешаны иногда все три рода кроншнепов, и начинают посещать болота, разливы больших прудов и плоские берега больших озер.
Когда же деревья облетят, а трава от дождей и морозов завянет и приляжет к
земле, тетерева по утрам и вечерам начинают садиться на деревья сначала выводками, а потом собравшимися стаями, в которых
старые уже смешиваются с молодыми.
Гнездо свивается в большом и крупном лесу, на
земле, из
старой сухой травы и перышек.
В новом небе и новой земле — вся полнота бытия, вся мощь божественного творения; в старом небе и
старой земле — действительно лишь все то творческое, что войдет в царство Божье, остальное — призрак, ложь, обман.
Неточные совпадения
Широкая дороженька, // Березками обставлена, // Далеко протянулася, // Песчана и глуха. // По сторонам дороженьки // Идут холмы пологие // С полями, с сенокосами, // А чаще с неудобною, // Заброшенной
землей; // Стоят деревни
старые, // Стоят деревни новые, // У речек, у прудов… // Леса, луга поемные,
Не ветры веют буйные, // Не мать-земля колышется — // Шумит, поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется // У праздника народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь
старую // С высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще по площади // И к вечеру покинули // Бурливое село…
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в
землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости
старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
С этой минуты исчез
старый Евсеич, как будто его на свете не было, исчез без остатка, как умеют исчезать только «старатели» русской
земли.
Здесь с ним обедывал зимою // Покойный Ленский, наш сосед. // Сюда пожалуйте, за мною. // Вот это барский кабинет; // Здесь почивал он, кофей кушал, // Приказчика доклады слушал // И книжку поутру читал… // И
старый барин здесь живал; // Со мной, бывало, в воскресенье, // Здесь под окном, надев очки, // Играть изволил в дурачки. // Дай Бог душе его спасенье, // А косточкам его покой // В могиле, в мать-земле сырой!»