Письмо это должно принадлежать к 1842 году и, вероятно, было приложено в письме ко мне, которое пропало. Оно, очевидно,
есть ответ на письмо Ольги Семеновны, которое было писано к Гоголю перед отъездом на богомолье в Воронеж, что происходило в октябре.
Неточные совпадения
Это
было первое мое письмо к Гоголю, и его
ответ был его первым письмом ко мне.
Я прибавлю, что, по моему мнению, он уже никогда не выздоравливал совершенно и что смерть Пушкина
была единственной причиной всех болезненных явлений его духа, вследствие которых он задавал себе неразрешимые вопросы, на которые великий талант его, изнеможенный борьбою с направлением отшельника, не мог дать сколько-нибудь удовлетворительных
ответов.
Другие
были не так деликатны, как мы, и приступали к Гоголю с вопросами, но получали самые неудовлетворительные и даже неприятные
ответы.
[Но в доказательство, что оно
было, прилагаю
ответ мой на это первое письмо Гоголя.]
Будучи погружен в совсем другие мысли, разбуженный как будто от сна, он иногда сам не знал, что отвечает и что говорит, лишь бы только отделаться от докучного вопроса; данный таким образом
ответ невпопад надобно
было впоследствии поддержать или оправдать, из чего иногда выходило целое сплетение разных мелких неправд.
Более писем Гоголя к нам в этом году не нашлось. В это время Погодин, бывший жестоко раздражен против Гоголя и не писавший к нему ни строчки, вдруг прислал мне для пересылки маленькое письмецо, которое я вместе с своим и отослал к Гоголю. Я считаю себя вправе поместить его в моих записках, потому что оно
было возвращено мне Гоголем вместе с его
ответом Погодину.
На этом обрывается сохранившийся отрывок письма Аксакова. Вскоре
был получен
ответ Гоголя...
Наконец, в письме к Языкову же, в конце сентября 1845 года,
был получен следующий
ответ Гоголя Аксакову...
От 3 декабря. «Я уведомил тебя, что писал Плетневу; вчера получил от него неудовлетворительный
ответ. Письмо к Гоголю лежало тяжелым камнем на моем сердце; наконец, в несколько приемов я написал его. Я довольно пострадал за то, но согласился бы вытерпеть вдесятеро более мучения, только бы оно
было полезно, в чем я сомневаюсь. Болезнь укоренилась, и лекарство
будет не действительно или даже вредно; нужды нет, я исполнил свой долг как друг, как русский и как человек».
Едва только
было отправлено это письмо, как прибыл
ответ Гоголя на письмо от 9 декабря 1846 г. из Неаполя (см. выше). Об этом
ответе С. Т. писал 17 февраля 1847 г. сыну Ивану; кроме того, об этом сохранилась и выписка из письма Веры Сергеевны к М. Г. Карташевской от 21 февраля 1847 г. Вот она...
«Прочитав в другой раз статью о лиризме наших поэтов, я впал в такое ожесточение, что, отправляя к Гоголю письмо Свербеева, вместо нескольких строк, в которых хотел сказать, что не
буду писать к нему письма об его книге до тех пор, пока не получу
ответа на мое письмо от 9 декабря, написал целое письмо, горячее и резкое, о чем очень жалею…
От 17 февраля: «Я желаю, чтоб ты показал или прочел ей <А. О. Смирновой> все, что я писал о Гоголе. Я желал бы, чтоб все, мною написанное и сказанное о нем,
было тогда же напечатано: ибо теперь, после его
ответа на мое письмо, я уже не стану ни говорить, ни писать о нем. Ты не знаешь этого письма. Я перенес его спокойно и равнодушно; но самые кроткие люди, которые его прочли, приходили в бешенство».
Я сидел погруженный в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист бумаги, — посмотри, доносчик ли я на своего барина и стараюсь ли я помутить сына с отцом». Я взял из рук его бумагу: это
был ответ Савельича на полученное им письмо. Вот он от слова до слова:
Войдя в избу, напрасно станешь кликать громко: мертвое молчание
будет ответом: в редкой избе отзовется болезненным стоном или глухим кашлем старуха, доживающая свой век на печи, или появится из-за перегородки босой длинноволосый трехлетний ребенок, в одной рубашонке, молча, пристально поглядит на вошедшего и робко спрячется опять.
Неточные совпадения
Слуга. Так-с. Он говорил: «Я ему обедать не дам, покамест он не заплатит мне за прежнее». Таков уж
ответ его
был.
А птичка им в
ответ: // «Все скатерть самобраная // Чинить, стирать, просушивать // Вам
будет… Ну, пусти!..»
— // А Клим ему в
ответ: // «Вы крепостными не
были, //
Была капель великая, // Да не на вашу плешь!
В 1811 году за потворство Бонапарту
был призван к
ответу и сослан в заточение.
Выслушав такой уклончивый
ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что
будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то
есть приступил к дознанию, и в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.