Неточные совпадения
Событие совершилось очень просто: три поколения сряду в роду его
было по одному сыну и по нескольку дочерей; некоторые из них выходили замуж, и в приданое им отдавали часть крестьян и часть
земли.
Части их
были небольшие, но уже четверо чужих хозяев имели право на общее владение неразмежеванною
землею, — и дедушке моему, нетерпеливому, вспыльчивому, прямому и ненавидящему домашние кляузы, сделалась такая жизнь несносною.
С некоторого времени стал он часто слышать об Уфимском наместничестве, [Уфимское наместничество
было образовано в 1781 г. из двух областей — Оренбургской и Уфимской.] о неизмеримом пространстве
земель, угодьях, привольях, неописанном изобилии дичи и рыбы и всех плодов земных, о легком способе приобретать целые области за самые ничтожные деньги.
(Прим. автора.)] которые год-другой заплатят деньги, а там и платить перестанут, да и останутся даром жить на их
землях, как настоящие хозяева, а там и согнать их не смеешь и надо с ними судиться; за такими речами (сбывшимися с поразительной точностью) последует обязательное предложение избавить добрых башкирцев от некоторой части обременяющих их
земель… и за самую ничтожную сумму покупаются целые области, и заключают договор судебным порядком, в котором, разумеется, нет и
быть не может количества
земли: ибо кто же ее мерил?
— Полюбились дедушке моему такие рассказы; и хотя он
был человек самой строгой справедливости и ему не нравилось надуванье добродушных башкирцев, но он рассудил, что не дело дурно, а способ его исполнения, и что, поступя честно, можно купить обширную
землю за сходную плату, что можно перевесть туда половину родовых своих крестьян и переехать самому с семейством, то
есть достигнуть главной цели своего намерения; ибо с некоторого времени до того надоели ему беспрестанные ссоры с мелкопоместными своими родственниками за общее владение
землей, что бросить свое родимое пепелище, гнездо своих дедов и прадедов, сделалось любимою его мыслию, единственным путем к спокойной жизни, которую он, человек уже не молодой, предпочитал всему.
В этом уезде уже мало оставалось
земель, принадлежавших башкирцам: все заселялись или казенными крестьянами, которым правительство успело раздать
земли, описанные в казну за Акаевский бунт, [Акаевский бунт — одно из крупнейших восстаний башкирского народа, вспыхнувшее в 1735 году под предводительством Акая.] прежде всеобщего прощения и возвращения
земель отчинникам-башкирцам, или
были уже заселены их собственными припущенниками, или куплены разными помещиками.
Дедушка мой, ненавидящий и боявшийся, как язвы, слова тяжба, решился купить
землю, прежде купленную другим владельцем, справленную и отказанную за него судебным порядком, предполагая, что тут уже не может
быть никакого спора.
Итак, выбрав заранее место, где вода
была не глубока, дно крепко, а берега высоки и также крепки, с обеих сторон реки подвели к ней плотину из хвороста и
земли, как две руки, готовые схватиться, а для большей прочности оплели плотину плетнем из гибкой ивы; оставалось удержать быструю и сильную воду и заставить ее наполнить назначенное ей водоемище.
Из безводного и лесного села Троицкого, где
было так мало лугов, что с трудом прокармливали по корове, да по лошади на тягло, где с незапамятных времен пахали одни и те же загоны, и несмотря на превосходную почву, конечно, повыпахали и поистощили
землю, — переселились они на обширные плодоносные поля и луга, никогда не тронутые ни косой, ни сохой человека, на быструю, свежую и здоровую воду с множеством родников и ключей, на широкий, проточный и рыбный пруд и на мельницу у самого носа, тогда как прежде таскались они за двадцать пять верст, чтобы смолоть воз хлеба, да и то случалось несколько дней ждать очереди.
Явились и соседи у дедушки: шурин его Иван Васильевич Неклюдов купил
землю в двадцати верстах от Степана Михайловича, перевел крестьян, построил деревянную церковь, назвал свое село Неклюдовым и сам переехал в него с семейством, чему дедушка совсем не обрадовался: до всех родственников своей супруги, до всей неклюдовщины, как он называл их, Степан Михайлович
был большой неохотник.
Михаила Максимовича мало знали в Симбирской губернии, но как «слухом
земля полнится», и притом, может
быть, он и в отпуску позволял себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся, что он солдата не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался, так уж помилованья не жди, что слово его крепко, что если пойдет на ссору, то ему и черт не брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность, русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
Он купил степь в Симбирской губернии (теперь Самарской), в Ставропольском уезде, около семи тысяч десятин,
землю отличную, хлебородную, чернозем в полтора аршина глубиною, ровную, удобную для хлебопашества, по речке «Берля», в вершинах которой только рос по отрогам небольшой лесок; да
был еще заповедный «Медвежий Враг», который и теперь составляет единственный лес для всего имения.
Земля лежала по реке Усень и по речкам Сююш, Мелеус, Кармалка и Белебейка; тогда, кажется, это
был Мензелинский уезд, а теперь Белебеевский, принадлежащий к Оренбургской губернии.
Зубовке и Касимовке, всего сорок душ с небольшим количеством
земли; наличных денег у Николая Федоровича
было накоплено до десяти тысяч рублей, и он назначал их на приданое своей Сонечке.
К осени воротились молодые Багровы в Уфу. Старик Зубин
был уже очень плох, и чудесное восстановление здоровья дочери не произвело на него никакого впечатления. Все
было кончено для него на
земле, все связи расторгнуты, все жизненные нити оборваны, и едва только держалась душа в разрушенном теле.
Это
было упоение, блаженство, которое не всем дается на
земле и не надолго.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на
землях и у того и у другого.
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы
землю не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько
было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И
пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»
Не ветры веют буйные, // Не мать-земля колышется — // Шумит,
поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется // У праздника народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь старую // С высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще по площади // И к вечеру покинули // Бурливое село…
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в
землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что
будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
И то уж благо: с Домною // Делился им; младенцами // Давно в
земле истлели бы // Ее родные деточки, // Не
будь рука вахлацкая // Щедра, чем Бог послал.