Неточные совпадения
Извиняюсь за резкость: пока Я, Генри Вандергуд,
делал только свиней,
и мои свиньи, скажу это с гордостью, имеют орденов
и медалей не меньше, нежели фельдмаршал Мольтке, но теперь Я хочу
делать людей…
— Да, Я хочу
делать золото
и искать философский камень. Но разве он уже не найден? Он найден,
только вы не умеете им пользоваться: это — любовь. Ах, Магнус, Я еще сам не знаю, что буду
делать, но Мои замыслы широки
и… величественны, сказал бы Я, если бы не эта ваша мизантропическая улыбка. Поверьте в человека, Магнус,
и помогите Мне! Вы знаете, что нужно человеку.
— Но это все равно, м-р Вандергуд, вы сами ничего
сделать не можете… да, да! Надо знать людей, чтобы
сделать их счастливыми, — ведь это ваша благородная задача? — а знает людей
только Церковь. Она мать
и воспитательница в течение многих тысяч лет,
и ее опыт единственный
и, могу сказать, непогрешимый. Насколько я знаком с вашей жизнью, вы опытный скотовод, м-р Вандергуд?
И, конечно, вы знаете, что такое опыт даже по отношению к таким несложным существам, как…
Как видишь, Я снова ищу слов
и сравнений, беру в руки плеть, от которой убегает истина! Но что же Мне
делать, если все Мое оружие Я оставил дома
и могу пользоваться
только твоим негодным арсеналом? Вочеловечь самого Бога, если ты его осилишь, Иаков,
и он тотчас же заговорит с тобою на превосходном еврейском или французском языке,
и не скажет больше того, что можно сказать на превосходном еврейском или французском языке. Бог!.. а Я
только Сатана, скромный, неосторожный, вочеловечившийся Черт!
— Это. Шесть секретарей, безмозглые старухи, нюхательный табак
и Мой дантевский ад, куда Меня водят на прогулку. Не смотрите на Меня так строго, Магнус. Вероятно, из Моих миллиардов можно было приготовить зелье покрепче, но я сумел
сделать только кислое пиво. Отчего вы не захотели помочь мне? Впрочем, вы ненавидите людей, я забыл.
Но я
только глотнул слезы,
сделал: ам! —
и удовлетворился.
«Ну, из восьми вычесть десять, сколько выйдет?» — Василий Иванович ходил как помешанный, предлагал то одно средство, то другое и
только и делал, что покрывал сыну ноги.
Другая причина — приезд нашего родственника Бориса Павловича Райского. Он живет теперь с нами и, на беду мою, почти не выходит из дома, так что я недели две
только и делала, что пряталась от него. Какую бездну ума, разных знаний, блеска талантов и вместе шума, или «жизни», как говорит он, привез он с собой и всем этим взбудоражил весь дом, начиная с нас, то есть бабушки, Марфеньки, меня — и до Марфенькиных птиц! Может быть, это заняло бы и меня прежде, а теперь ты знаешь, как это для меня неловко, несносно…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне
только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе
делает гримасу, когда ты отвернешься.
Судья тоже, который
только что был пред моим приходом, ездит
только за зайцами, в присутственных местах держит собак
и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это
сделать, хотя он мне родня
и приятель, — поведения самого предосудительного.
Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя!
Только выйду куда-нибудь, уж
и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты
и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я с ним не
делала; чего
только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк
и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Когда человек
и без законов имеет возможность
делать все, что угодно, то странно подозревать его в честолюбии за такое действие, которое не
только не распространяет, но именно ограничивает эту возможность.