Одно я вполне отчетливо помню: самих немцев с их кайзером я нисколько не боялся и даже вовсе позабыл о них, как будто и не в них дело; да и как могли немцы в один день прилететь в Шувалово — всякий
дурак понимал, что это невозможно, глупо даже думать.
Неточные совпадения
Ну а если немец не ощупывает своего живота и совершенно серьезно целится, чтобы убить, и
понимает, зачем это надо? И если выходит так, что дурак-то я с моим непониманием, да мало того, что
дурак, а еще и трус? Что ж, очень возможно. Возможно, что и
дурак. Возможно, что и трус. Вдруг не один я в Питере, а тысяча, сто тысяч ведут такие же дневники и тоже радуются, что их не призовут и не убьют, и рассуждают точь-в-точь так же, как и я?
Как мне выразить мою тоску, мою тоску, мою тоску! Нет ни слов, нет ни слез, нет ни соображения, ни сознания. Так, что-то мучительное. Зачем-то в зеркало на себя подолгу смотрю, все стараюсь по лицу
понять, что такое происходит. Смотрю и хныкаю, и ничего не уясняю. И там седой
дурак, и здесь седой
дурак. Поседел я.
Стыдно теперь сказать, каким
дураком отправился я сегодня к Казанскому собору на всенародное молебствие; и когда это со мною случилось, что я стал вдруг
понимать и видеть, совершенно не могу припомнить. Помню, что поначалу я все улыбался скептически и разыскивал в народе других таких же интеллигентов, как и я, чтобы обменяться с ними взорами взаимного высокого понимания и насмешки, помню, что обижался на тесноту и давку и сам, не без ума, подставлял ближнему острые локти — но когда я поумнел?
Как слепой и глухой
дурак, углубленный в свое ничтожество, я не сразу
понял, зачем собралась такая толпа на вокзале, думал, что какое-нибудь веселье, праздник. Видимо, сбили меня с толку цветы, флаги и оркестр, как для встречи молодых; а когда узнал, то сразу похолодел и с ужасом стал поджидать поезда: решительно не мог представить, что ужасное предстанет моим глазам, какое оно.
— То есть когда летом, — заторопился капитан, ужасно махая руками, с раздражительным нетерпением автора, которому мешают читать, — когда летом в стакан налезут мухи, то происходит мухоедство, всякий
дурак поймет, не перебивайте, не перебивайте, вы увидите, вы увидите… (Он всё махал руками.)
Неточные совпадения
«Ты
дурак! — сказал он Грушницкому довольно громко, — ничего не
понимаешь!
— Разумеется, я это очень
понимаю. Экой
дурак старик! Ведь придет же в восемьдесят лет этакая дурь в голову! Да что, он с виду как? бодр? держится еще на ногах?
Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит, как
дурак, выпучив глаза, во все стороны, и не может
понять, где он, что с ним было, и потом уже различает озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее в окно наступившее утро, с проснувшимся лесом, звучащим тысячами птичьих голосов, и с осветившеюся речкою, там и там пропадающею блещущими загогулинами между тонких тростников, всю усыпанную нагими ребятишками, зазывающими на купанье, и потом уже наконец чувствует, что в носу у него сидит гусар.
— Струве, в предисловии к записке Витте о земстве, пытается испугать департамент полиции своим предвидением ужасных жертв. Но мне кажется, что за этим предвидением скрыто предупреждение: глядите в оба,
дураки! И хотя он там же советует «смириться пред историей и смирить самодержавца», но ведь это надобно
понимать так: скорее поделитесь с нами властью, и мы вам поможем в драке…
Однако я
понимаю: революцию на сучок не повесить, а Столыпин — весьма провинциальный
дурак: он бы сначала уступил, а потом понемножку отнял, как делают умные хозяева.