Неточные совпадения
Когда первый раз я увидел его за этим занятием, мне пришло в
голову, что еда
есть дело безнравственное.
И все так же серьезно она трижды перекрестила меня, и я
был очень рад, что доставил минуту удовольствия этой превосходной женщине. Как все высоко стоящие и свободные люди, вы, гг. эксперты, не обращаете внимания на прислугу, но нам, арестантам и «сумасшедшим», приходится видеть ее близко и подчас совершать удивительные открытия. Так, вам, вероятно, не приходило и в
голову, что сиделка Маша, приставленная вами наблюдать за сумасшедшими, — сама сумасшедшая? А это так.
Положение
было как раз такое, при котором я мог совершить любое беззаконие и не потерять уважения окружающих. Я смотрел на людей и думал: если я захочу, я могу убить этого и этого, и ничего мне за то не
будет. И то, что я испытывал при этой мысли,
было ново, приятно и немного страшно. Человек перестал
быть чем-то строго защищаемым, до чего боязно прикоснуться; словно шелуха какая-то спала с него, он
был словно
голый, и убить его казалось легко и соблазнительно.
Это становилось интересно. Именно
голову и именно этой штукой намеревался я просадить, а теперь эта самая
голова рассуждала, как это выйдет. Рассуждала и беззаботно улыбалась. А
есть люди, которые верят в предчувствие, в то, что смерть заранее посылает каких-то своих незримых вестников, — какая чепуха!
Начался разговор. В этот день я решил совсем не притворяться; в этом отсутствии притворства
было свое тонкое притворство, и, находясь под впечатлением пережитого подъема мысли, говорил много и интересно. Если б почитатели таланта Савелова знали, сколько лучших «его» мыслей зародилось и
было выношено в
голове никому не известного доктора Керженцева!
Рука Алексея остановилась, и, все не спуская с меня глаз, он недоверчиво улыбнулся, бледно, одними губами. Татьяна Николаевна что-то страшно крикнула, но
было поздно. Я ударил острым концом в висок, ближе к темени, чем к глазу. И когда он упал, я нагнулся и еще два раза ударил его. Следователь говорил мне, что я бил его много раз, потому что
голова его вся раздроблена. Но это неправда. Я ударил его всего-навсего три раза: раз, когда он стоял, и два раза потом, на полу.
Мелькали в
голове отрывки фраз из моей роли, мысленно воспроизводились движения, которые я делал, и изредка лениво проползали критические мысли: а вот тут лучше можно
было сказать или сделать.
И веки мои стали тяжелеть, и мне захотелось спать, когда лениво, просто, как все другие, в мою
голову вошла новая мысль, обладающая всеми свойствами моей мысли: ясностью, точностью и простотой. Лениво вошла и остановилась. Вот она дословно и в третьем, как
было почему-то, лице...
Единая мысль разбилась на тысячу мыслей, и каждая из них
была сильна, и все они
были враждебны. Они кружились в диком танце, а музыкою им
был чудовищный голос, гулкий, как труба, и несся он откуда-то из неведомой мне глубины. Это
была бежавшая мысль, самая страшная из змей, ибо она пряталась во мраке. Из
головы, где я крепко держал ее, она ушла в тайники тела, в черную и неизведанную его глубину. И оттуда она кричала, как посторонний, как бежавший раб, наглый и дерзкий в сознании своей безопасности.
Так она кричала, и я не знал, откуда исходит ее чудовищный голос. Я даже не знаю, кто это
был; я называю это мыслью, но, может
быть, это
была не мысль. Мысли — те, как голуби над пожаром, кружились в
голове, а она кричала откуда-то снизу, сверху, с боков, где я не мог ни увидеть ее, ни поймать.
Пока мое «я» находилось в моей ярко освещенной
голове, где все движется и живет в закономерном порядке, я понимал и знал себя, размышлял о своем характере и планах, и
был, как думал, господином.
— Другой — кого ты разумеешь —
есть голь окаянная, грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет… «Куда, мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «другой» — а?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в
голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? не нужно тебе глядеть на них. Тебе
есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в
голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или
головою сахару… Ну, ступай с богом!
Он, как водой студеною, // Больную
напоил: // Обвеял буйну
голову, // Рассеял думы черные, // Рассудок воротил.
Он
пил, а баба с вилами, // Задравши кверху
голову, // Глядела на него.