У ней есть не только доброта, по которой она жалеет
плачущую девочку, но и зачатки уважения к человеческим правам и недоверие к [насильственному] праву собственного произвола: когда ей говорят, что можно заставить Игрушечку делать, что угодно, она возражает: «А как она не станет?» В этом возражении уже видно инстинктивное проявление сознания о том, что каждый имеет свою волю [и что насилие чужой личности может встретить противодействие совершенно законное].
Падая, тряпка развернулась, и в глазах Лёньки промелькнул голубой с цветами платок, тотчас заслонённый образом маленькой
плачущей девочки. Она встала перед ним, как живая, закрыв собой казака, деда и всё окружающее… Звуки её рыданий снова ясно раздались в ушах Лёньки, и ему показалось, что перед ним на землю падают светлые капельки слёз.
— Я не могу больше… — забормотала Кисочка голосом
плачущей девочки. — Нет моих сил, Николай Анастасьич! Простите, Николай Анастасьич… Я не в состоянии жить так… Уйду в город к матери… Проводите меня… Ради бога, проводите!
Неточные совпадения
Девочка, которая сбежала уже с холмика, услышала эти глухие рыдания и с удивлением повернулась. Видя, что ее новый знакомый лежит лицом к земле и горько плачет, она почувствовала участие, тихо взошла на холмик и остановилась над
плачущим.
Девочка пошевелила губами, сделала
плачущее лицо и тихо сказала:
Воришка, ворёнок!..» Лёнька украдкой бросает взгляд в сторону и видит в окне ту
девочку, которую давеча он видел
плачущей и хотел защищать…
— Ребят здесь свежуете, а?! — кричал тот с каким-то
плачущим воем, судорожно топчась на месте и тряся сжатыми кулаками. — Вы что с моей
девочкой исделали?
Что-то произошло и со всеми остальными
девочками, находившимися в этот час в классной. Все они ринулись к стулу, на котором сидела обычно суровая, недолюбливаемая ими надзирательница, осторожно прижимавшая к себе
плачущую Дуню, засыпавшую ее вопросами: