— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было в руке каждого; студеная влага с
легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; — на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские
опасения, всё так отзывалось чистотой души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту;
Вдруг слышит он направо, за кустом // Сирени, шорох платья и дыханье // Волнующейся груди, и потом // Чуть внятный звук, похожий на лобзанье. // Как Саше быть? Забилось сердце в нем, // Запрыгало… Без дальних
опасений // Он сквозь кусты пустился
легче тени. // Трещат и гнутся ветви под рукой. // И вдруг пред ним, с Маврушкой молодой // Обнявшися в тени цветущей вишни, // Иван Ильич… (Прости ему всевышний!)
Но тотчас же он вспомнил, как неожиданная молния осветила полураздетую Исанку. И откровенная, сосущая, до тоски жадная страсть прибойною волною всплеснулась в душе и смыла все самоупреки: сладко заныла душа и вся сжалась в одно узкое, острое, державное желание — владеть этим девичьим телом. Только бы это, а остальное все пустяки. И уже далеко от души, как
легкие щепки на темных волнах, бессильно трепались самоупреки, стыд,
опасения за последствия.