Цитаты со словом «Юра»
А потом упрекает за капризы. Но хуже всего, когда опасный и подозрительный гость только что пришел, а
Юре надобно уже ложиться в постель, является чувство спокойствия и такое впечатление, будто все уже кончилось: огни погашены, жизнь приостановилась, все засыпает, и подозрительный гость не то также уснул, не то ушел совсем.
Во всех этих случаях с подозрительными мужчинами
Юра, хотя и смутно, но очень сильно, чувствует одно: что каким-то образом он заменяет собою отсутствующего отца.
Так, сдерживая голос, страшно почему-то боясь, чтобы их не услышали, долго спорили они в темноте; и кончилось тем, что
Юра перебрался-таки к няньке, на ее грубую, колючую, но уютную и теплую простыню.
Наутро папа и мама были очень веселы, и
Юра притворился, что верит им, и даже, кажется, действительно поверил.
Юра ушел, повертелся в детской и снова вернулся: так же была полуоткрыта дверь, так же никого не было, и все так же громко плакал отец.
Вдруг отец громко, но как-то по-другому вздохнул и пошевелился; и
Юра потихоньку ушел.
А потом все было как всегда, и так никто об этом и не узнал; но образ огромного, таинственного и очаровательного человека, который есть отец, а в то же время громко плачет, остался в памяти у
Юры, как что-то жуткое и чрезвычайно серьезное.
И все это удалось
Юре: отец так и не заметил, что он его любит особенно, а жить на свете было действительно весело, так что не было надобности в притворстве.
Проснулся
Юра, когда еще все спали, сам наскоро оделся и быстро выскочил в ожидании чудес.
Евмен только покосился на
Юру, а Юра вдруг как бы впервые заметил его широкую черную, волнистую бороду и подумал с почтением, что Евмен очень достойный человек. И сказал...
Пока нянька поила
Юру чаем, в саду уже начали протягивать проволоку для фонариков, а пока в саду протягивали проволоку, в гостиной переставили всю мебель, а пока в гостиной переставляли мебель, кучер Евмен уже запряг лошадь и выехал со двора с какой-то особенной, таинственной, праздничной целью.
С крайним трудом
Юре удалось на некоторое время сосредоточиться: вместе с отцом они стали развешивать фонарики.
И отец был очарователен: смеялся, шутил, подсаживал
Юру на лестницу, сам лазил по ее жиденьким, потрескивающим перекладинам, и под конец оба они вместе с лестницей свалились в траву, но не ушиблись.
Юра вскочил, а отец так и остался лежать на траве, закинув руки под голову и вглядываясь прищуренными глазами в сияющую, бездонную синеву.
Что-то вспомнилось неприятное; с целью развеселить отца,
Юра сел верхом на его сдвинутые колени и сказал...
Но не успел окончить, как уже лежал носом в самой траве, поднятый на воздух и опрокинутый чудесною силой, — это отец по-старому подбросил его коленями.
Юра обиделся, а отец с полным пренебрежением к его гневу начал щекотать его под мышками, так что поневоле пришлось рассмеяться, а потом взял, как поросенка, за ноги и понес на террасу. И мама испугалась...
После чего
Юра оказался на ногах, красный, взъерошенный и не то очень несчастный, не то страшно счастливый.
Юра рассматривал посыльных — странных людей из того мира, и прохаживался перед ними с видом простым и важным как сын именинницы, встречал господ, провожал торты — и к полудню так изнемог, что вдруг возненавидел жизнь.
Когда же на
Юру надели красную шелковую хрустящую рубашку, и уже явственно он приобщился к празднику, а на террасе его встретил длинный, снежно-белый, сверкающий стеклянною посудою стол, — Юра вновь закружился в водовороте набегающих событий.
— Так ты помни, — произнес отец что-то непонятное, но отдавшееся в сердце
Юры легкой сосущею тревогой.
— Оставь. Как не стыдно, — засмеялась мать, и от этого смеха
Юре стало еще неприятнее, тем более что отец не засмеялся, а продолжал хранить все тот же серьезный и печальный вид Гулливера, тоскующего о родной стране.
И на пустынных дорожках сада, где раньше бродил один только
Юра, воображая себя принцем, разыскивающим спящую царевну, появились люди с папиросами и громкой свободной речью.
Первых гостей
Юра встречал у парадного, каждого рассматривал внимательно, а с некоторыми успевал познакомиться и даже подружиться — по дороге от прихожей до стола.
Но сабель они не принесли, должно быть, от гордости, — они все были очень гордые; а барышни накинулись на
Юру и стали с ним целоваться.
Потом самая красивая барышня, которую звали Ниночкой, взяла
Юру на качели и долго качала, пока не уронила.
Гости внизу смеялись, а мама кричала, а потом вдруг заиграла музыка, и
Юра уже стоял перед самым оркестром, расставив ноги и по старой, давно брошенной привычке заложив палец в рот.
И вдруг
Юре сделалось грустно.
Глубоко вздохнув,
Юра поглядел на небо — оно совсем высоко — и тихими шагами направился в обход праздника, всех его смутных границ, возможностей и далей.
И тут началось для
Юры самое радостное, — началась сказка.
Это было второе за тот вечер сумасшествие
Юры: он сделался невидимкой.
Уже без всякого плана, совсем отчаявшись в спасении,
Юра пополз куда-то напрямик — к загадочному, слабо мерцавшему свету.
Юра хотел встать, чтобы войти в беседку и оттуда начать новую жизнь, с незаметным переходом от старой, как вдруг услышал в беседке голоса.
И, чтобы не крикнуть его нечаянно,
Юра зажал себе рот обеими руками, одна на другую; и так оставался до тех пор, пока офицер и мама не вышли из беседки.
Когда
Юра вошел в комнату, где играли в карты, важный лысый старик за что-то бранил отца, размахивал мелком и говорил и кричал, что отец поступил не так, что так нельзя делать, что так делают только нехорошие люди, что это нехорошо, что старик с ним больше играть не будет, и другое все такое же.
Конечно, от него нужно скрыть то, что было в беседке, и его нужно любить, и я его так люблю, — с диким визгом
Юра бросился на лысого старика и начал изо всей силы гвоздить его кулаками...
Господи, что тут было! Кто-то смеялся, кто-то тоже кричал. Отец схватил
Юру на руки, до боли сжал его и тоже кричал...
Потом
Юру унес с собою вихрь неистовых слез, отчаянных рыданий, смертельная истома. Но и в безумии слез он поглядывал на отца: не догадывается ли он, а когда вошла мать, стал кричать еще громче, чтоб отвлечь подозрения. Но на руки к ней не пошел, а только крепче прижался к отцу: так и пришлось отцу нести его в детскую. Но, видимо, ему и самому не хотелось расставаться с Юрой — как только вынес его из той комнаты, где были гости, то стал крепко его целовать и все повторял...
В детской
Юра потребовал, чтобы отец сам раздел его.
— А ты будь тут, — сказал
Юра.
У мамы ловкие пальцы, и раздела она быстро, а пока раздевала,
Юра держал отца за руку. Няньку выгнал. Но так как отец уже начинал сердиться и мог догадаться о том, что было в беседке, то Юра скрепя сердце решил отпустить его. Но, целуя, схитрил...
Папа обманулся. Засмеялся, еще раз уже сам крепко поцеловал
Юру и сказал...
— Пожалуйста, — сказал
Юра. — Ты это можешь. Ты ведь сильный.
Всегда бывало так: если около засыпающего
Юры сидела мама, то она держала его за руку до самой последней минуты, — всегда бывало так. А теперь она сидела так, как будто была совсем одна и не было тут никакого сына Юры, который засыпает, — сложила руки на коленях и смотрела куда-то. Чтобы привлечь ее внимание, Юра пошевелился, но мама коротко сказала...
И продолжала смотреть. Но, когда у
Юры отяжелели глаза и со всею своею тоской и слезами он начал проваливаться в сон, вдруг мама стала перед кроваткой на колени и начала часто-часто, крепко-крепко целовать Юру. Но поцелуи были мокрые, горячие и мокрые.
— Отчего у тебя мокрые, ты плачешь? — пробормотал
Юра.
Тяжело-сонным движением
Юра поднял обе руки, обнял мать за шею и крепко прижался горячей щекою к мокрой и холодной щеке — ведь все-таки мама, ничего не поделаешь. Но как больно, как горько!
Цитаты из русской классики со словом «Юра»
Предложения со словом «юра»
- Это имело большое значение, ведь получается, что птицы существовали ещё в поздней юре – около 150 млн лет назад.
- Породы юрской системы, например, могут относиться к нижней, средней или верхней юре.
- Так, под словосочетанием «позднеюрские жуки» надо понимать жуков, живших ближе к концу юры, где-то 163–145 млн лет назад.
- (все предложения)
Дополнительно