Трудно передать на словах чувство голода. По пути собирали грибы, от которых тошнило. Мои спутники осунулись и ослабели. Первым стал отставать Гусев. Один раз он долго не приходил. Вернувшись, я нашел его лежащим под
большим деревом. Он сказал, что решил остаться здесь на волю судьбы. Я уговорил Гусева итти дальше, но километра через полтора он снова отстал. Тогда я решил, чтобы он шел между казаками, которые за ним следили и постоянно подбадривали.
Неточные совпадения
Когда мы вернулись с рыбацкой ловли, было уже темно. На биваке горел
большой костер. Ярким трепещущим светом были освещены стволы и кроны
деревьев. За день мы все устали и потому рано легли спать. Окарауливали нас собаки.
Я спустился с
дерева и хотел было итти назад, как вдруг увидел какую-то
большую птицу и тотчас узнал в ней скопу.
Потом я заметил
большого ворона. Наподобие хищной птицы, он парил в воздухе. Я узнал его по мелодичному карканью. Ворон описывал спиральные круги и поднимался все выше и выше. Скоро ветви
деревьев заслонили небо, и я совсем потерял его из виду.
Моряки ушли, а на том месте, где раньше красовался корабль, виднелась только
большая промоина, на ней плавал лед и обгоревшие куски
дерева.
Морской берег ночью! Темные силуэты скал слабо проектируются на фоне звездного неба. Прибрежные утесы,
деревья на них,
большие камни около самой воды — все приняло одну неопределенную темную окраску. Вода черная, как смоль, кажется глубокой бездной. Горизонт исчез — в нескольких шагах от лодки море сливается с небом. Звезды разом отражаются в воде, колеблются, уходят вглубь и как будто снова всплывают на поверхность. В воздухе вспыхивают едва уловимые зарницы. При такой обстановке все кажется таинственным.
Войдя в реку, мы пристали к правому ее берегу и тотчас принялись устраивать бивак в лесу, состоящем из ели, пихты, березы и лиственицы. Время года было позднее. Вода в лужах покрылась льдом, трава и опавшая с
деревьев листва, смоченные дождем, замерзли, и мох хрустел под ногами. Натаскали много дров и развели
большой костер.
На ночь разложили
большой костер. Нагретый воздух быстро поднимался кверху и опаливал сухую листву на
деревьях. Она вспыхивала и падала на землю в той стороне, куда относил ее легкий ветерок.
В воздухе пахло гарью. Вегетационный период кончился, и чем
больше расцвечивались лиственные
деревья в яркие осенние тона, тем резче на фоне их выступали ель и пихта своей темно-зеленой хвоей. Лес начинал сквозить и все
больше и
больше осыпал листву на землю.
Затем он обратился ко мне со словами: «Ни канка тэ иоу цзы» (т. е. посмотри, вот ночная птица). Я наклонился к пню и в разрезе древесины увидел такое расположение слоев ее, что при некоторой фантазии, действительно, можно было усмотреть рисунок, напоминающий филина или сову. Рядом с ним был другой, тоже изображавший птицу поменьше, потом похожий на жука и даже на лягушку. По словам китайца, все это были живые существа, поглощенные
деревом для того, чтобы
больше в живом виде никогда не появляться на земле.
Обширное низменное пространство, о котором здесь идет речь, покрыто редким смешанным лесом плохого качества. Перелески, если смотреть на них с высоты птичьего полета, наподобие ажурных кружев окружали заболоченные низины. Изредка кое-где попадались
большие старые
деревья: тополь, липа, осокорь и другие в возрасте от полутораста до двухсот лет.
Марунич уговорил остаться за себя Глеголу, а сам начал собираться: надел полушубок, валенки,
большую косматую папаху и рукавицы. Затем он собрал всех ездовых собак на один длинный ремень и с ружьем в руках отправился в лес. Собаки бежали вразброд, путаясь между
деревьями, и мешали ему итти. Сопровождаемый остротами и ироническими советами, он скоро скрылся в лесу.
Большие размашистые ветви, сбросив с себя белые капюшоны, сразу распрямлялись и начинали качаться, осыпая все
дерево сверху донизу снежной пылью, играющей на солнце тысячами алмазных огней.
Наконец-то я увидел то замечательное
дерево, о котором так много говорили удэхейцы. Это был осокорь с
большим наплывом с северной стороны, метрах в десяти над землей. Сверху в наплыве было естественное углубление, заполненное разным мусором и перегнившей листвою. Случайно в него попало семя, высыпавшееся из еловой шишки. В этом углублении и выросла стройная елочка в метр величиною.
Когда все было готово, мы надели лыжи и пошли вслед за нашим провожатым. Он направился по протоке вдоль обрывистого берега, поросшего вековым лесом. Во многих местах яр обвалился и обнажил корни
деревьев. Одна ель упала. При падении своем она увлекла
большой кусок земли. Здесь по снежному сугробу шла хорошо протоптанная тропа.
Темнота на горизонте сквозила — день начал брезжить. По небу двигались
большие облака, а за ними блестели редкие побледневшие звезды; земля была окутана еще мраком, но уже можно было рассмотреть все предметы; белоснежная гладь реки, пар над полыньей и
деревья, одетые в зимний наряд, казалось, грезили и не могли очнуться от охватившего их оцепенения.
Чем дальше, тем лес был гуще и
больше завален буреломом. Громадные старые
деревья, неподвижные и словно окаменевшие, то в одиночку, то целыми колоннадами выплывали из чащи. Казалось, будто нарочно они сближались между собой, чтобы оградить царственного зверя от преследования дерзких людей. Здесь царил сумрак, перед которым даже дневной свет был бессилен, и вечная тишина могилы изредка нарушалась воздушной стихией, и то только где-то вверху над колоннадой. Эти шорохи казались предостерегающе грозными.
Неточные совпадения
— Ну да ведь я знаю тебя: ведь ты
большой мошенник, позволь мне это сказать тебе по дружбе! Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил на первом
дереве.
Деревянный, потемневший трактир принял Чичикова под свой узенький гостеприимный навес на деревянных выточенных столбиках, похожих на старинные церковные подсвечники. Трактир был что-то вроде русской избы, несколько в
большем размере. Резные узорочные карнизы из свежего
дерева вокруг окон и под крышей резко и живо пестрили темные его стены; на ставнях были нарисованы кувшины с цветами.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще
большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями
дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
Кабинет его была комната ни
большая, ни маленькая; стояли в ней:
большой письменный стол перед диваном, обитым клеенкой, бюро, шкаф в углу и несколько стульев — всё казенной мебели, из желтого отполированного
дерева.
Взялся крестьянин за топор, // И
Дереву, как другу, // Он оказал услугу: // Вкруг Деревца
большой очистился простор;