Неточные совпадения
Вследствие браконьерства, глубоких снегов и ухудшения подножного корма животные
стали быстро сокращаться в числе, и теперь на всем острове их насчитывается
не более 150 голов.
В четыре часа дня погода начала портиться, с востока
стал надвигаться туман, и, хотя ветра еще
не было, море сильно волновалось.
Мы уселись у костра и
стали разговаривать. Наступила ночь. Туман, лежавший доселе на поверхности воды, поднялся кверху и превратился в тучи. Раза два принимался накрапывать дождь. Вокруг нашего костра было темно — ничего
не видно. Слышно было, как ветер трепал кусты и деревья, как неистовствовало море и лаяли в селении собаки.
Залив Рында находится под 44° 41' с. ш. и 136° 31' в. д. от Гринвича и состоит из двух заливов: северного, именуемого Джигитом, и южного — Пластун. Оба они открыты со стороны моря и потому во время непогоды
не всегда дают судам защиту. Наибольшая глубина их равна 25–28 м. Горный хребет, разделяющий оба упомянутых залива, состоит из кварцевого порфира и порфирита с включением вулканического стекла. Чем ближе к морю, тем горы
становятся ниже и на самом берегу представляются холмами высотой от 400 до 580 м.
В заливе Джигит нам пришлось просидеть около двух недель. Надо было дождаться мулов во что бы то ни
стало: без вьючных животных мы
не могли тронуться в путь. Воспользовавшись этим временем, я занялся обследованием ближайших окрестностей по направлению к заливу Пластун, где в прошлом году у Дерсу произошла встреча с хунхузами. Один раз я ходил на реку Кулему и один раз на север по побережью моря.
Отойдя от бивака километра четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к лесу. Скоро я заметил, что ветки деревьев
стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она
не завела меня куда-нибудь далеко в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь я долго бродил по оврагам, но ничего
не нашел.
Должно быть, взошла луна; сквозь туман ее
не было видно, но на земле
стало светлее.
Оказалось, что я все время кружил около него. Досадно мне
стало за бессонную ночь, но тотчас это чувство сменилось радостью: я возвращался на бивак
не с пустыми руками. Это невинное тщеславие свойственно каждому охотнику.
Скоро
стало совсем светло. Солнца
не было видно, но во всем чувствовалось его присутствие. Туман быстро рассеивался, кое-где проглянуло синее небо, и вдруг яркие лучи прорезали мглу и осветили мокрую землю. Тогда все
стало ясно,
стало видно, где я нахожусь и куда надо идти. Странным мне показалось, как это я
не мог взять правильного направления ночью. Солнышко пригрело землю,
стало тепло, хорошо, и я прибавил шагу.
Дмитрий Дьяков, который считал себя хорошим стрелком,
стал доказывать, что выстрелы Дерсу были случайными и что он стреляет
не хуже гольда.
Сначала его никто
не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем
стало тихо. Дерсу пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его была монотонная, но в ней было что-то такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где поют; кто поет, тот худо
не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
На другой день вечером, сидя у костра, я читал стрелкам «Сказку о рыбаке и рыбке». Дерсу в это время что-то тесал топором. Он перестал работать, тихонько положил топор на землю и,
не изменяя позы,
не поворачивая головы,
стал слушать. Когда я кончил сказку, Дерсу поднялся и сказал...
Долина реки Литянгоу какая-то странная —
не то поперечная,
не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где есть негустые лиственные леса. Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу
становятся преобладающими.
Этот день мы употребили на переход к знакомой нам грибной фанзе около озера Благодати. Опять нам пришлось мучиться в болотах, которые после дождей
стали еще непроходимее. Чтобы миновать их, мы сделали большой обход, но и это
не помогло. Мы рубили деревья, кусты, устраивали гати, и все-таки наши вьючные животные вязли на каждом шагу чуть
не по брюхо. Большого труда стоило нам перейти через зыбуны и только к сумеркам удалось выбраться на твердую почву.
Около второго распадка я присел отдохнуть, а Дерсу
стал переобуваться. Вдруг до нас донеслись какие-то странные звуки, похожие
не то на вой,
не то на визг,
не то на ворчание. Дерсу придержал меня за рукав, прислушался и сказал...
Утром 4 августа мы
стали собираться в путь. Китайцы
не отпустили нас до тех пор, пока
не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас на дорогу продовольствием. Я хотел было рассчитаться с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
Дикая кошка ведет одинокий образ жизни и держится в густых сумрачных лесах, где есть скалистые утесы и дуплистые деревья. Это весьма осторожное и трусливое животное
становится способным на яростное нападение при самозащите. Охотники делали опыты приручения молодых котят, но всегда неудачно. Удэгейцы говорят, что котята дикой кошки, даже будучи взяты совсем малыми, никогда
не ручнеют.
Я вскочил на ноги и взял ружье. Через минуту я услышал, как кто-то действительно вышел из воды на берег и сильно встряхивался. В это время ко мне подошли Дерсу и Чжан Бао. Мы
стали спиной к огню и старались рассмотреть, что делается на реке, но туман был такой густой и ночь так темна, что в двух шагах решительно ничего
не было видно.
Посидели мы еще немного и наконец
стали дремать. Остаток ночи взялись окарауливать я и Чжан Бао. Через полчаса все уже опять спали крепким сном, как будто ничего и
не случилось.
Было еще темно, когда всех нас разбудил Чжан Бао. Этот человек без часов ухитрялся точно угадывать время. Спешно мы напились чаю и,
не дожидаясь восхода солнца, тронулись в путь. Судя по времени, солнце давно взошло, но небо было серое и пасмурное. Горы тоже были окутаны
не то туманом,
не то дождевой пылью. Скоро начал накрапывать дождь, а вслед за тем к шуму дождя
стал примешиваться еще какой-то шум. Это был ветер.
В лесу мы
не страдали от ветра, но каждый раз, как только выходили на реку, начинали зябнуть. В 5 часов пополудни мы дошли до четвертой зверовой фанзы. Она была построена на берегу небольшой протоки с левой стороны реки. Перейдя реку вброд, мы
стали устраиваться на ночь. Развьючив мулов, стрелки принялись таскать дрова и приводить фанзу в жилой вид.
Через 2 часа возвратились в фанзу Дерсу и Чжан Бао. На них
не было сухой нитки. Они разделись и
стали сушиться у огня.
Перед сумерками я еще раз сходил посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра
не было опасения, что река выйдет из берегов. Тем
не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело, с сильным шумом хлынул страшный ливень.
Стало жутко.
Не теряя времени, мы
стали ставить палатку.
Вечером Дерсу угостил меня оленьим хвостом. Он насадил его на палочку и
стал жарить на углях,
не снимая кожи. Олений хвост (по-китайски лу-иба) представляет собой небольшой мешок, внутри которого проходит тонкий стержень. Все остальное пространство наполнено буровато-белой массой, по вкусу напоминающей
не то мозги,
не то печенку. Китайцы ценят олений хвост как гастрономическое лакомство.
Он поднял ружье и
стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу
не сделал этого. В тот момент, когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
Один раз он вошел в воду и
стал кричать, что никого
не боится.
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на небе видна «звезда с хвостом». Спать мне
не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман исчез, и только на вершине горы Железняк держалось белое облачко. Прилив был в полном разгаре. Вода в море поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода солнца было еще далеко, но звезды
стали уже меркнуть. На востоке, низко над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
В этот день работать
не удалось. Палатку так сильно трепало, что казалось, вот-вот ее сорвет ветром и унесет в море. Часов в десять вечера непогода
стала стихать. На рассвете дождь перестал, и небо очистилось.
Мы
стали ждать стрелков, но
не дождались и пошли назад, к ним навстречу.
С первого же взгляда
стало ясно, что стрелки
не заметили нашего сигнала и пошли по другой дороге.
Однако разговором дела
не поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и
стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил такие маленькие сигналы, что их легко было
не заметить. Гольд
не возражал и
не спорил. Он понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
Наконец хромой таза вернулся, и мы
стали готовиться к переправе. Это было
не так просто и легко, как казалось с берега. Течение в реке было весьма быстрое, перевозчик-таза каждый раз поднимался вверх по воде метров на 300 и затем уже пускался к противоположному берегу, упираясь изо всех сил шестом в дно реки, и все же течением его сносило к самому устью.
Мне
стало жаль старуху, и я ей дал 3 рубля. Она растерялась, заплакала и просила меня
не говорить об этом китайцам. Простившись с нею, мы отправились дальше. Мальчик пошел проводить нас до реки Цимухе.
Часа в 4 или в 5 пополудни мы
стали биваком. Котомки наши были тяжелы, и потому все сильно устали. Кругом было много травы и сухостоя для дров. Чтобы
не зажечь лес, мы устроились на гальке около реки.
Выйдя на берег, я
стал торопливо одеваться, но Чан Лин сказал, что сегодня дальше мы
не пойдем и останемся здесь ночевать.
Что-то сделалось с солнцем. Оно уже
не так светило, как летом, вставало позже и рано торопилось уйти на покой. Трава на земле начала сохнуть и желтеть. Листва на деревьях тоже
стала блекнуть. Первыми почувствовали приближение зимы виноградники и клены. Они разукрасились в оранжевые, пурпуровые и фиолетовые тона.
После ужина мы все расположились на теплом кане. Дерсу
стал рассказывать об одном из своих приключений. Около него сидели Чжан Бао и Чан Лин и внимательно слушали. По их коротким возгласам я понял, что гольд рассказывал что-то интересное, но сон так овладел мною, что я совершенно
не мог бороться с ним и уснул как убитый.
Под старость он уже
не мог заниматься охотой и
стал звероловом.
Была пора устраиваться на ночь. Чжан Бао и Чан Лин
не хотели располагаться рядом с мертвецами. Взяв свои котомки, мы отошли еще полкилометра и, выбрав на берегу речки место поровнее,
стали биваком.
Производить съемку во время ненастья трудно. Бумага
становится дряблой, намокшие рукава размазывают карандаш. Зонтика у меня с собой
не было, о чем я искренно жалел. Чтобы защитить планшет от дождя, каждый раз, как только я открывал его, Чан Лин развертывал над ним носовой платок. Но скоро и это оказалось недостаточным: платок намокал и
стал сочить воду.
Полюбовавшись красивой горной панорамой, мы пошли вниз по правому берегу Такемы и, немного
не доходя до реки Сяо-Дунанцы [Сяо-дун-нань-ча — малое юго-восточное разветвление.],
стали биваком.
Стало ясно, что Дерсу
не справится с плотом и течение непременно увлечет его к водопаду.
Первое, что я сделал, — поблагодарил гольда за то, что он вовремя столкнул меня с плота. Дерсу смутился и
стал говорить, что так и надо было, потому что если бы он соскочил, а я остался на плоту, то погиб бы наверное, а теперь мы все опять вместе. Он был прав, но тем
не менее он рисковал жизнью ради того, чтобы
не рисковал ею я.
Но Альпа
не выдержала и
стала лаять.
Бедные животные
стали отходить на север, но
не могли выдержать жизни в хвойных лесах и погибли очень скоро.
Как и надо было ожидать, наше появление вызвало беспокойство среди корейцев. В фанзе было свободно, и потому мы разместились на одном из канов. Дерсу сделал вид, что
не понимает их языка, и внимательно
стал прислушиваться к тому, что они говорили между собою.
Дерсу
стал вспоминать дни своего детства, когда, кроме гольдов и удэге, других людей
не было вовсе. Но вот появились китайцы, а за ними — русские. Жить
становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого другого зверя
стало меньше. А теперь на берегу моря появились еще и японцы. Как дальше жить?
Раненый, он убегает, но во время течки
становится злым и
не только защищается, но и сам нападает на человека.
Тогда он понял, что убитый олень принадлежал
не ему, а тигру. Вот почему он и
не мог его убить, несмотря на то что стрелял шесть раз. Дерсу удивился, как он об этом
не догадался сразу. С той поры он
не ходил больше в эти овраги. Место это
стало для него раз навсегда запретным. Он получил предупреждение…