Неточные совпадения
Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Та к как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов, что и подтвердилось. А раз здесь
были кабаны, значит, должны
быть и тигры. Действительно, вскоре около
реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль
реки и прятался за валежником.
Из этого можно
было заключить, что страшный зверь приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту за козулями и кабанами.
На
реке Санхобе мы опять встретились с начальником охотничьей дружины Чжан Бао и провели вместе целый день. Оказалось, что многое
из того, что случилось с нами в прошлом году на Имане, ему
было известно. От него я узнал, что зимой он ходил разбирать спорный земельный вопрос между тазами и китайцами, а весной
был на
реке Ното, где уничтожил шайку хунхузов.
Самый большой
из них
будет река Забытая.
Я вскочил на ноги и взял ружье. Через минуту я услышал, как кто-то действительно вышел
из воды на берег и сильно встряхивался. В это время ко мне подошли Дерсу и Чжан Бао. Мы стали спиной к огню и старались рассмотреть, что делается на
реке, но туман
был такой густой и ночь так темна, что в двух шагах решительно ничего не
было видно.
Перед сумерками я еще раз сходил посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра не
было опасения, что
река выйдет
из берегов. Тем не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело, с сильным шумом хлынул страшный ливень. Стало жутко.
По его словам, такой же тайфун
был в 1895 году. Наводнение застало его на
реке Даубихе, около урочища Анучино. Тогда на маленькой лодочке он спас заведующего почтово-телеграфной конторой, двух солдаток с детьми и четырех китайцев. Два дня и две ночи он разъезжал на оморочке и снимал людей с крыш домов и с деревьев. Сделав это доброе дело, Дерсу ушел
из Анучина, не дожидаясь полного спада воды. Его потом хотели наградить, но никак не могли разыскать в тайге.
От тазовских фанз вверх по долине идет пешеходная тропа. Она придерживается левого берега
реки и всячески избегает бродов. Там, где долина суживается, приходится карабкаться по скалам и даже идти вброд по воде. Первые «щеки» (
из кварцепорфирового туфа) находятся в 12 км от моря, вторые
будут на 2,5 км выше. Здесь в обнажениях можно видеть диабазовый и сильно хлоритизированный порфирит. В углублении одной
из скал китайцы устроили кумирню, посвященную божеству, охраняющему леса и горы.
За «щеками» долина опять расширяется. Эта местность называется Илимо — по имени
реки, впадающей в Такему с правой стороны. Длина ее — 35 км, и в истоках она состоит
из трех горных ручьев. Наиболее интересный — левый ее приток Чаку с перевалом на Такунчи (приток Такемы). По словам туземцев, в верховьях Чаку
есть высокая скалистая сопка, которую китайцы называют Ян-Лаза (то
есть «Трубчатая скала»). Средний безымянный ключик приведет путника на Билимбе, а правый — на Сяо-Кему.
Из притоков Такунчи самые интересные в среднем течении: два малых безымянных справа и один большой (
река Талда) с левой стороны. Первый приведет к перевалу на Илимо, второй — на
реку Сакхому (Сяо-Кема) и третий — опять на Такему. Около устья каждого
из притоков
есть по одной зверовой фанзе.
Около
реки лес значительно гуще и состоит
из ольхи, белой березы,
ели и пихты; особенно много растет лиственницы.
Подойдя к устью Такемы, я увидел, что, пока мы ходили в горы,
река успела переменить свое устье. Теперь оно
было у левого края долины, а там, где мы переезжали
реку на лодке, образовался высокий вал
из песка и гальки. Такие перемещения устьев
рек в прибрежном районе происходят очень часто в зависимости от наводнений и от деятельности морского прибоя.
К северу от
реки Шооми характер горной страны выражен очень резко.
Быть может, это только так кажется из-за контраста остроконечных сопок с ровной поверхностью моря.
После перехода вброд
реки Кулумбе наша обувь
была мокрой, и потому переход через скалу Ван-Син-лаза
был отложен до другого дня. Тогда мы стали высматривать место для бивака. В это время
из воды показалось какое-то животное. Подняв голову, оно с видимым любопытством рассматривало нас. Это
была нерпа.
Из этого разговора он узнал, что среди корейцев
есть несколько искателей руд, остальные — охотники, пришедшие за провизией с
реки Кулумбе, где у них имеются зверовые фанзы.
Вся долина
реки Найны покрыта горелым лесом — пожар
был здесь несколько лет назад. Ныне на месте хвойного леса вырос молодняк, состоящий
из березы, лиственницы и осины.
Следующие три дня
были дневки. Мы отдыхали и собирались с силами. Каждый день я ходил к морю и осматривал ближайшие окрестности.
Река Амагу (по-удэгейски Амули, а по-китайски Амагоу) образуется
из слияния трех
рек: самой Амагу, Квандагоу, по которой мы прошли, и Кудя-хе, впадающей в Амагу тоже с правой стороны, немного выше Квандагоу. Поэтому когда смотришь со стороны моря, то невольно принимаешь Кудя-хе за главную
реку, которая на самом деле течет с севера, и потому долины ее из-за гор не видно.
Из этого они заключили, что где-то по
реке есть одно такое дерево.
Часов в 12 дня мы
были около большой скалы Мафа, что по-удэгейски значит «медведь». Действительно, своими формами она очень его напоминает и состоит
из плотного песчаника с прослойками кварца и известкового шпата. У подножия ее шла свежепротоптанная тропа; она пересекала
реку Кулумбе и направлялась на север. Дерсу за скалой нашел бивак. По оставленным на нем следам он узнал, что здесь ночевал Мерзляков с командой, когда шел с Такемы на Амагу.
Горный хребет, с которого они берут начало, называемый староверами Караминским, тянется параллельно берегу моря и является водоразделом между
рекой Амагу и вышеперечисленными речками. Наивысшие точки Караминского хребта
будут: Киганкуни, Лысуха, Водолей и 3 Брата. Все они имеют сглаженные контуры и состоят
из мелафиров, базальтов и их туфов.
За перевалом тропа идет по болотистой долине
реки Витухэ. По пути она пересекает четыре сильно заболоченных распадка, поросших редкой лиственницей. На сухих местах царят дуб, липа и черная береза с подлесьем
из таволги вперемежку с даурской калиной. Тропинка привела нас к краю высокого обрыва. Это
была древняя речная терраса. Редколесье и кустарники исчезли, и перед нами развернулась широкая долина
реки Кусун. Вдали виднелись китайские фанзы.
Лет 40 назад удэгейцев в прибрежном районе
было так много, что, как выражался сам Люрл, лебеди, пока летели от
реки Самарги до залива Ольги, от дыма, который поднимался от их юрт,
из белых становились черными. Больше всего удэгейцев жило на
реках Тадушу и Тетюхе. На Кусуне
было 22 юрты, на Амагу — только 3 и на Такеме — 18. Тогда граница обитания их спускалась до
реки Судзухе и к западу от нее.
Река Кусун (по-китайски Кусун-гоу, по-удэгейски Куй или Куги) впадает в море немного севернее мыса Максимова. Между устьем Витухэ и устьем Кусуна образовалась длинная заводь, отделенная от моря валом
из гальки и песка шириной 80 м. Обыкновенно в этой заводи отстаиваются китайские лодки, застигнутые непогодой в море. Раньше здесь также скрывались хищнические японские рыбалки. Несомненно, нижняя часть долины Кусуна раньше
была тоже лагуной, как и в других местах побережья, о чем уже неоднократно говорилось.
Следующие 4 дня
были посвящены осмотру
рек Тахобе и Кумуху. Сопровождать нас вызвался младший
из солонов, Да Парл. Это
был молодой человек крепкого телосложения, без усов и бороды. Он держал себя гордо и свысока посматривал на стрелков. Я невольно обратил внимание на легкость его походки, ловкость и изящество движений.
Маленький ключик привел нас к каменистой, заваленной колодником речке Цаони, впадающей в Кумуху с правой стороны. После полуденного привала мы выбрались
из бурелома и к вечеру достигли
реки Кумуху, которая здесь шириной немного превосходит Цаони и мало отличается от нее по характеру. Ширина ее в верховьях не более 4–5 м. Если отсюда идти по ней вверх, к Сихотэ-Алиню, то перевал опять
будет на
реке Мыхе, но уже в самых ее истоках. От устья Цаони до Сихотэ-Алиня туземцы считают один день пути.
Лес кончился, и опять потянулась сплошная гарь. Та к прошли мы с час. Вдруг Дерсу остановился и сказал, что пахнет дымом. Действительно, минут через 10 мы спустились к
реке и тут увидели балаган и около него костер. Когда мы
были от балагана в 100 шагах,
из него выскочил человек с ружьем в руках. Это
был удэгеец Янсели с
реки Нахтоху. Он только что пришел с охоты и готовил себе обед. Котомка его лежала на земле, и к ней
были прислонены палка, ружье и топор.
Я хотел
было вскрыть один
из гробов, но в это время в стороне услышал голоса и пошел к ним навстречу. Через минуту
из кустов вышли два удэгейца, только что прибывшие с
реки Един.
Они сообщили нам крайне неприятную новость: 4 ноября наша лодка вышла с
реки Холонку, и с той поры о ней ни слуху ни духу. Я вспомнил, что в этот день дул особенно сильный ветер. Пугуй (так звали одного
из наших новых знакомых) видел, как какая-то лодка в море боролась с ветром, который относил ее от берега все дальше и дальше; но он не знает,
была ли то лодка Хей-ба-тоу.
С утра погода хмурилась. Воздух
был наполнен снежной пылью. С восходом солнца поднялся ветер, который к полудню сделался порывистым и сильным. По
реке кружились снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали в одну сторону и так же неожиданно пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь
из стороны в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
19 декабря наш отряд достиг
реки Бягаму, текущей с юго-востока, по которой можно выйти на
реку Кусун. Эта
река и по величине, и по обилию воды раза в два больше Мыге. Близ своего устья она около 20 м шириной и 1–1,5 м глубиной. По словам удэгейцев, вся долина Бягаму покрыта гарью; лес сохранился только около Бикина. Раньше Бягаму
было одним
из самых зверовых мест; особенно много
было здесь лосей. Ныне это пустыня. После пожаров все звери ушли на Арму и Кулумбе, притоки Имана.
В нижнем течении
река разбивается на протоки попарно, образуя острова, покрытые лесом. В верховьях ее растут лиственницы,
ель и пихта, в среднем течении встречается кедр, а внизу по долине растут хорошие смешанные леса, состоящие
из ясеня, ильма, тополя, осокоря, ольхи, черемухи, сирени, бересклета, липы и тонкоствольного тальника.
Около устья
реки Давасигчи
было удэгейское стойбище, состоящее
из четырех юрт. Мужчины все
были на охоте, дома остались только женщины и дети. Я рассчитывал сменить тут проводников и нанять других, но из-за отсутствия мужчин это оказалось невозможным. К моей радости, лаохозенские удэгейцы согласились идти с нами дальше.
Из них
река Че
будет самая большая.
Неточные совпадения
На этом кругу
были устроены девять препятствий:
река, большой, в два аршина, глухой барьер пред самою беседкой, канава сухая, канава с водою, косогор, ирландская банкетка, состоящая (одно
из самых трудных препятствий),
из вала, утыканного хворостом, за которым, невидная для лошади,
была еще канава, так что лошадь должна
была перепрыгнуть оба препятствия или убиться; потом еще две канавы с водою и одна сухая, — и конец скачки
был против беседки.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись
из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же
реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я
был доселе?
Очень пыльно
было в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят
из окна вагона на коров вдали, в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей массы города, прижавшегося на берегу тихой, мутной
реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка царя.
Впереди него, из-под горы, вздымались молодо зеленые вершины лип, среди них неудачно пряталась золотая, но полысевшая голова колокольни женского монастыря; далее все обрывалось в голубую яму, — по зеленому ее дну, от города, вдаль, к темным лесам, уходила синеватая
река. Все
было очень мягко, тихо, окутано вечерней грустью.
День
был мягкий, почти мартовский, но нерешительный, по Красной площади кружился сыроватый ветер, угрожая снежной вьюгой, быстро и низко летели на Кремль из-за Москвы-реки облака, гудел колокольный звон.