Неточные совпадения
Три
мои экспедиции в Сихотэ-Алинь
были снаряжены на средства Приамурского отдела Русского географического общества и на особые ассигнования из сумм военного ведомства.
К 1917 году рукописи
были готовы. Еще в черновом виде они ходили по рукам
моих друзей и знакомых, в числе которых
было немало педагогов.
Постоянным
моим спутником в такого рода экскурсиях
был Поликарп Олентьев — отличный человек и прекрасный охотник.
В полдень мы сделали большой привал. По
моим соображениям, теперь мы должны
были находиться недалеко от куполообразной горы.
То, что я увидел сверху, сразу рассеяло
мои сомнения. Куполообразная гора, где мы находились в эту минуту, —
был тот самый горный узел, который мы искали. От него к западу тянулась высокая гряда, падавшая на север крутыми обрывами. По ту сторону водораздела общее направление долин шло к северо-западу. Вероятно, это
были истоки реки Лефу.
—
Моя тихонько ходи, — говорил он. — Думай, какой люди далеко сопках ходи? Посмотри — капитан
есть, казак
есть.
Моя тогда прямо ходи.
— Все давно помирай, — закончил он свой рассказ и задумался. Он помолчал немного и продолжал снова: — У меня раньше тоже жена
была, сын и девчонка. Оспа все люди кончай. Теперь
моя один остался…
Я пробовал
было его утешить, но что
были мои утешения для этого одинокого человека, у которого смерть отняла семью, это единственное утешение в старости?
—
Моя думай, — сказал он, поглядывая на небо, — ночью тепло
будет, завтра вечером — дождь…
Ночью я проснулся и увидел Дерсу, сидящего у костра. Он поправлял огонь. Ветер раздувал пламя во все стороны. Поверх бурки на мне лежало одеяло гольда. Значит, это он прикрыл меня, вот почему я и согрелся. Стрелки тоже
были прикрыты его палаткой. Я предлагал Дерсу лечь на
мое место, но он отказался.
— Это худо, — сказал он, указывая на небо. —
Моя думай,
будет большой ветер.
— Ничего, — говорил Дерсу. —
Моя думай, половина солнца кончай, другой ветер найди
есть.
— Как, капитан, наша скоро назад ходи или нет?
Моя думай, ночью
будет худо.
Тут я только понял весь ужас нашего положения. Ночью во время пурги нам приходилось оставаться среди болот без огня и теплой одежды. Единственная
моя надежда
была на Дерсу. В нем одном я видел свое спасение.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза рукой. Кругом все белело от снега. Воздух
был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом
было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил на нем
мои обутки.
— Гм!
Моя это слыхал. Кругом люди говорили. Теперь понимай
есть.
— Завтра
моя прямо ходи. — Он указал рукой на восток. — Четыре солнца ходи, Даубихе найди
есть, потом Улахе ходи, потом — Фудин, Дзуб-Гын [Так гольды называют Сихотэ-Алинь.] и море.
Моя слыхал, там на морской стороне чего-чего много: соболь
есть, олень тоже
есть.
Моими помощниками
были назначены Гранатман, Анофриев и Мерзляков.
Из животных, кроме лошадей, в отряде еще
были две собаки: одна
моя — Альпа, другая командная — Леший, крупная зверовая, по складу и по окраске напоминающая волка.
Моя тропа заворачивала все больше к югу. Я перешел еще через один ручей и опять стал подыматься в гору. В одном месте я нашел чей-то бивак. Осмотрев его внимательно, я убедился, что люди здесь ночевали давно и что это, по всей вероятности,
были охотники.
Наконец мне наскучило сидеть на одном месте: я решил повернуть назад и идти навстречу своему отряду. В это время до слуха
моего донесся какой-то шорох. Слышно
было, как кто-то осторожно шел по чаще. «Должно
быть, зверь», — подумал я и приготовил винтовку. Шорох приближался.
Отряд ожидал
моего возвращения. Я приказал расседлывать коней и ставить палатки. Здесь надо
было в последний раз пополнить запасы продовольствия.
Мое движение испугало зверька и заставило быстро скрыться в норку. По тому, как он прятался, видно
было, что опасность приучила его
быть всегда настороже и не доверяться предательской тишине леса. Затем я увидел бурундука. Эта пестренькая земляная белка, бойкая и игривая, проворно бегала по колоднику, влезала на деревья, спускалась вниз и снова пряталась в траве. Окраска бурундука пестрая, желтая; по спине и по бокам туловища тянется 5 черных полос.
Тогда я вернулся назад и пошел в прежнем направлении. Через полчаса я увидел огни бивака. Яркое пламя освещало землю, кусты и стволы деревьев. Вокруг костров суетились люди. Вьючные лошади паслись на траве; около них разложены
были дымокуры. При
моем приближении собаки подняли лай и бросились навстречу, но, узнав меня, сконфузились и в смущении вернулись обратно.
Утром я проснулся от говора людей.
Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась
моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
По
моим расчетам, до него
было еще 2 дня ходу.
Я вылил в кружку весь ром и подал ему. В глазах китайца я прочел выражение благодарности. Он не хотел
пить один и указывал на
моих спутников. Тогда мы все сообща стали его уговаривать. После этого старик
выпил ром, забрался в свой комарник и лег спать. Я последовал его примеру.
Казаки согрели чай и ждали
моего возвращения. Не обошлось без курьеза. Когда чай
был разлит по кружкам, П.К. Рутковский сказал...
Предметов первой необходимости, как керосин, свечи,
мыло, чай и сахар, нельзя
было достать ни за какие деньги.
Первая
моя экскурсия в окрестностях залива Ольги
была на гору Крестовую.
По
моим расчетам, это
было от нашего костра в 50 м, не более.
Когда мы окончили осмотр пещер, наступил уже вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я хотел
было ночевать на улице, но побоялся дождя. Че Фан отвел мне место у себя на кане. Мы долго с ним разговаривали. На
мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал, говорил искренно. Из этого разговора я вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек, и решил по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь, какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Как бы ни
был мал дождь в лесу, он всегда вымочит до последней нитки. Каждый куст и каждое дерево собирают дождевую воду на листьях и крупными каплями осыпают путника с головы до ног. Скоро я почувствовал, что одежда
моя стала намокать.
Крик радости вырвался из
моей груди. Это
была тропа! Несмотря на усталость и боль в ноге, я пошел вперед.
Идти стало немного легче: тропа меньше кружила и не так
была завалена буреломом. В одном месте пришлось еще раз переходить вброд речку. Пробираясь через нее, я поскользнулся и упал в воду, но от этого одежда
моя не стала мокрее.
Осмотр морских промыслов китайцев и охота за осьминогом заняли почти целый день. Незаметно подошли сумерки, и пора
было подумать о биваке. Я хотел
было идти назад и разыскивать бивак, но узнал, что люди
мои расположились около устья реки Хулуая.
Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он
был на самом деле, но через минуту глаза
мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
—
Моя недавно Тадушу пришел, — говорил он. —
Моя слыхал, 4 капитана и 12 солдат в Шимыне (пост Ольги)
есть.
Моя думай, надо туда ходи. Сегодня один люди посмотри, тогда все понимай.
—
Моя думай, трубка тут близко
есть. Надо назад ходи.
Я искал глазами изюбра, который, по
моим расчетам,
был от нас в 70 или 80 шагах, не более.
— Нет, — сказал Дерсу, —
моя не могу.
Моя тебе вперед говори, в компании стрелять амба никогда не
буду! Твоя хорошо это слушай. Амба стреляй —
моя товарищ нету…
—
Моя много амба посмотри. Один раз напрасно его стреляй. Теперь
моя шибко боится. Однако
моя когда-нибудь худо
будет!
— Капитан, — сказал он мне, и в голосе его зазвучали просительные ноты, —
моя не могу сегодня охота ходи. Там, — он указал рукой в лес, — помирай
есть моя жена и
мои дети.
— Тут раньше
моя живи, раньше здесь юрта
была и амбар. Давно сгорели. Отец, мать тоже здесь раньше жили…
До слуха
моего донесся шорох. Скоро я увидел и виновника шума — это
была енотовидная собака — животное, занимающее среднее место между собаками, куницами и енотами. Тело ее, длиною около 80 см, поддерживается короткими ногами, голова заостренная, хвост длинный, общая окраска серая с темными и белесоватыми просветами, шерсть длинная, отчего животное кажется больше, чем
есть на самом деле.
Чтобы мясо не испортилось, я выпотрошил кабана и хотел
было уже идти на бивак за людьми, но опять услышал шорох в лесу. Это оказался Дерсу. Он пришел на
мои выстрелы. Я очень удивился, когда он спросил меня, кого я убил. Я мог и промахнуться.
— Нет, — засмеялся он, —
моя хорошо понимай, тебе убей
есть.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали
мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же
была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Я спешно стал снимать с него верхнюю одежду. Его куртка и нижняя рубашка
были разорваны. Наконец я его раздел. Вздох облегчения вырвался из
моей груди. Пулевой раны нигде не
было. Вокруг контуженого места
был кровоподтек немногим более пятикопеечной монеты. Тут только я заметил, что я дрожу, как в лихорадке. Я сообщил Дерсу характер его ранения. Он тоже успокоился. Заметив волнение, он стал меня успокаивать...
— Ничего, капитан! Тебе виноват нету.
Моя назади
был. Как тебе понимай, что
моя впереди ходи.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи
мои; это такой народ, что на жизнь
мою готовы покуситься.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже
мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту.
Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Оробели? А в
моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Хлестаков. Я — признаюсь, это
моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы
были немножко ниже ростом, не правда ли?