Русская «действительность», окружавшая идеалистов 30-х и 40-х годов, была ужасна, это была империя Николая I, крепостное право,
отсутствие свободы, невежество.
Но есть люди, которые верят в это, занимаются конгрессами мира, читают речи, пишут книжки, и правительства, разумеется, выражают этому сочувствие, делают вид, что поддерживают это, так же, как они делают вид, что они поддерживают общества трезвости, тогда как большею частью живут пьянством народа; так же, как делают вид, что поддерживают образование, тогда как сила их держится только на невежестве; так же, как делают вид, что поддерживают свободу конституции, тогда как их сила держится только на
отсутствии свободы; делают вид, что заботятся об улучшении быта рабочих, тогда как на подавленности рабочего основано их существование; делают вид, что поддерживают христианство, тогда как христианство разрушает всякое правительство.
Цель войны — убийство, орудия войны — шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия —
отсутствие свободы, т. е. дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство.
Неточные совпадения
Я пришел к себе на квартиру и нашел Савельича, горюющего по моем
отсутствии. Весть о
свободе моей обрадовала его несказанно. «Слава тебе, владыко! — сказал он перекрестившись. — Чем свет оставим крепость и пойдем куда глаза глядят. Я тебе кое-что заготовил; покушай-ка, батюшка, да и почивай себе до утра, как у Христа за пазушкой».
Либералы обыкновенно понимают
свободу, как право, а не обязанность, и
свобода для них означает легкость и
отсутствие стеснений.
Отсутствие Кирила Петровича придало обществу более
свободы и живости. Кавалеры осмелились занять место подле дам. Девицы смеялись и перешептывались со своими соседами; дамы громко разговаривали через стол. Мужчины пили, спорили и хохотали, — словом, ужин был чрезвычайно весел и оставил по себе много приятных воспоминаний.
Вообще одиночество и
отсутствие надзора предоставляли мне сравнительно большую сумму
свободы, нежели старшим детям, но эта
свобода не привела за собой ничего похожего на самостоятельность.
Если от Мережковского меня отталкивала двойственность, переходящая в двусмысленность,
отсутствие волевого выбора, злоупотребление литературными схемами, то от Флоренского отталкивал его магизм, первоощущение заколдованности мира, вызывающее не восстание, а пассивное мление,
отсутствие темы о
свободе, слабое чувство Христа, его стилизация и упадочность, которую он ввел в русскую религиозную философию.