На могиле двух
великих идей — Бога и человека (христианство — религия Богочеловека и Богочеловечества), восстает образ чудовища, убивающего Бога и человека, образ грядущего человекобога, сверхчеловека, антихриста.
Исчезла бы
великая идея бессмертия и приходилось бы заменить ее; и весь великий избыток прежней любви к тому, который был Бессмертие, обратился бы у всех на природу, на мир, на людей, на всякую былинку.
Человек отказывается от
великих идей Бога, бессмертия и свободы, и им овладевает ложная, безбожная любовь к людям, ложная сострадательность, жажда всеобщего устроения на земле без Бога.
Неточные совпадения
Как кошмар давила и преследовала Достоевского
идея о том, что человечество, изменившее Истине Христовой, в своем бунте и своеволии должно прийти к системе «безграничного деспотизма» Шигалева, П. Верховенского,
Великого Инквизитора.
Во имя величия сверхчеловека, во имя счастья грядущего, далекого человечества, во имя всемирной революции, во имя безграничной свободы одного или безграничного равенства всех можно замучить или умертвить всякого человека, какое угодно количество людей, превратить всякого человека в простое средство для
великой «
идеи»,
великой цели.
После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье и люди остались одни, как желали:
великая прежняя
идея оставила их;
великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходит, как то величавое, зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы последний день человечества.
Нельзя отождествлять
великий католический мир, необыкновенно богатый и многообразный, с соблазнами и уклонами папской теократической
идеи: в нем были св. Франциск и
великие святые и мистики, была сложная религиозная мысль, была подлинная христианская жизнь.
От
идеи Третьего Рима идет русское мессианское сознание и проходит через весь XIX век, достигает своего расцвета у
великих русских мыслителей и писателей.
Истина о свободе раскрывается лишь по противоположности
идеям Великого Инквизитора, она ярко светит через возражения против нее
Великого Инквизитора.
Великий Инквизитор прежде всего отрицает
идею Богочеловечества, близости и соединенности божеского и человеческого начала в свободе.
Положительные религиозные
идеи Достоевского, его своеобразное понимание христианства нужно искать прежде всего в «Легенде о
Великом Инквизиторе».
И Достоевский в «Легенде о
Великом Инквизиторе» наносит последние, самые сильные удары ложной теократической
идее земного рая как извращения теократической
идеи.
В ней остается ложное, юдаистически-римское притязание церкви быть царством в мире сем, остается роковая
идея Бл. Августина, которая должна вести к царству
Великого Инквизитора.
Исчезла бы
великая идея бессмертия, и приходилось бы заменить ее; и весь великий избыток прежней любви к Тому, который и был бессмертие, обратился бы у всех на природу, на мир, на людей, на всякую былинку.
Национализм может быть чистым западничеством, евреизацией России, явлением партикуляристическим по своему духу, не вмещающим никакой
великой идеи о России, неведующим России, как некоего великого Востока.
Неточные совпадения
Потому страданье, Родион Романыч,
великая вещь; вы не глядите на то, что я отолстел, нужды нет, зато знаю; не смейтесь над этим, в страдании есть
идея.
— Долго рассказывать… А отчасти моя
идея именно в том, чтоб оставили меня в покое. Пока у меня есть два рубля, я хочу жить один, ни от кого не зависеть (не беспокойтесь, я знаю возражения) и ничего не делать, — даже для того
великого будущего человечества, работать на которого приглашали господина Крафта. Личная свобода, то есть моя собственная-с, на первом плане, а дальше знать ничего не хочу.
— Вы любите употреблять слова: «высшая мысль», «
великая мысль», «скрепляющая
идея» и проч.; я бы желал знать, что, собственно, вы подразумеваете под словом «
великая мысль»?
— Право, не знаю, как вам ответить на это, мой милый князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею ответить, то это будет вернее.
Великая мысль — это чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая
идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди остались одни, как желали:
великая прежняя
идея оставила их;
великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходил, как то величавое зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы последний день человечества.