Новая русская буржуазия, под которой следует понимать не класс фабрикантов и банкиров, а победоносный социально-антропологический тип, предъявит спрос на техническую цивилизацию, но не будет нуждаться в высшей культуре всегда аристократической.
Неточные совпадения
Поэтому
русский коммунизм с разворачивающейся при нем религиозной драмой принадлежит уже
новому средневековью, а не старой
новой истории.
Вот почему о
русском коммунизме совсем нельзя мыслить в категориях
новой истории, применять к нему категории свободы или равенства в духе французской революции, категории гуманистического мировоззрения, категории демократии и даже гуманистического социализма.
Трагедия
русского большевизма разыгрывается не в дневной атмосфере
новой истории, а в ночной стихии
нового средневековья.
Чтобы понять смысл
русской революции, мы должны перейти от астрономии
новой истории к астрологии средневековья.
В
русской революции в муках кончается Россия господская и Россия интеллигентская, и нарождается
новая неведомая Россия.
Кончить
русскую революцию может лишь
русское крестьянство, лишь народившаяся в самой революции
новая буржуазия, лишь красная армия, опомнившаяся от своего кровавого бреда, лишь
новая интеллигенция, духовно углубившаяся в трагическом опыте революции и стяжавшая себе
новые положительные идеи.
В
русской революции победил
новый антропологический тип.
Старые большевики,
русские интеллигенты-революционеры, боятся этого
нового типа и предчувствуют в нем гибель коммунистической идеи, но должны с ним считаться.
Новый молодой человек — не
русский, а интернациональный по своему типу.
Этот
новый антропологический тип может свергнуть коммунизм, он может обернуться
русским фашизмом.
Русская эмиграция недостаточно понимает, что
русский вопрос совсем не в кучке большевиков, стоящих у власти, которую можно было бы свергнуть, а в огромном слое
новых людей, пришедших к господству в жизни, которых свергнуть не так легко.
«Каждый пытается навязать тебе что-нибудь свое, чтоб ты стал похож на него и тем понятнее ему. А я — никому, ничего не навязываю», — думал он с гордостью, но очень внимательно вслушивался в суждения Спивак о литературе, и ему нравилось, как она говорит о
новой русской поэзии.
Я был раза два-три; он говорил о литературе, знал все
новые русские книги, читал журналы, итак, мы с ним были как нельзя лучше.
— Живу, святой отец, — отвечал Петр Михайлыч, — а вы вот благословите этого молодого человека; это наш
новый русский литератор, — присовокупил он, указывая на Калиновича.
Мы очень хорошо понимаем, что от русского историка, изображающего события
новой русской истории, начиная с Петра, невозможно еще требовать ничего более фактической верности и полноты.
Неточные совпадения
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства долгого, // Ни кабаком самим // Еще народу
русскому // Пределы не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски
новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа
русского… // О сеятель! приди!..
Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы. Чистый народ, блестя на ярком солнце шляпами, кишел у входа и по расчищенным дорожкам, между
русскими домиками с резными князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в
новые торжественные ризы.
Хотя он и должен был признать, что в восточной, самой большой части России рента еще нуль, что заработная плата выражается для девяти десятых восьмидесятимиллионного
русского населения только пропитанием самих себя и что капитал еще не существует иначе, как в виде самых первобытных орудий, но он только с этой точки зрения рассматривал всякого рабочего, хотя во многом и не соглашался с экономистами и имел свою
новую теорию о заработной плате, которую он и изложил Левину.
Всё было, вместе с отличным обедом и винами не от
русских виноторговцев, а прямо заграничной разливки, очень благородно, просто и весело. Кружок людей в двадцать человек был подобран Свияжским из единомышленных, либеральных,
новых деятелей и вместе остроумных и порядочных. Пили тосты, тоже полушутливые, и за
нового губернского предводителя, и за губернатора, и за директора банка, и за «любезного нашего хозяина».
— Ах, напротив, я ничем не занята, — отвечала Варенька, но в ту же минуту должна была оставить своих
новых знакомых, потому что две маленькие
русские девочки, дочери больного, бежали к ней.