Неточные совпадения
Добрые, созидающие
ад и ввергающие
в него злых,
есть уже трагическое.
Евангелие не хочет знать, что
есть раса добрых, идущих
в рай, и раса злых, идущих
в ад.
Не страх наказания и
ада, а бескорыстная и отрешенная любовь к Богу и божественному
в жизни, к правде и совершенству, к положительной ценности должна
быть признана положительным нравственным мотивом.
Все, что делает человек из страха
ада, а не из любви к Богу и к совершенной жизни, лишено всякого религиозного значения, хотя
в прошлом этот мотив
был наиболее использован для религиозной жизни.
Ад нужен не для того, чтобы восторжествовала справедливость и злые получили воздаяние, а для того, чтобы человек не
был изнасилован добром и принудительно внедрен
в рай, т. е.
в каком-то смысле человек имеет нравственное право на
ад, право свободно предпочесть
ад раю.
Весь вопрос
в том,
есть ли
ад добро, как думают «добрые» защитники
ада.
Оправдание
ада как воздаяния злым, утешающее добрых,
есть сказка для детей,
в нем нет ничего онтологического, это взято из социальной обыденности с ее наградами и наказаниями.
Опыт
ада и
есть замыкание
в субъекте, невозможность войти
в объективное бытие,
есть самопогружение, для которого закрывается вечность и остается лишь дурная бесконечность.
Ад есть отрицание вечности, невозможность войти
в вечную жизнь и приобщиться к вечности.
Борьба против сил
ада есть борьба за такую трезвость, силу и цельность сознания, которые дают возможность проснуться
в вечности от кошмарного сновидения, длящегося как бы
в бесконечном времени.
Ад, подземное царство теней, полубытие-полунебытие,
в которое спускается человек,
есть печальная судьба смертных.
Но у греков
была сравнительно слабо выражена концепция, согласно которой происходит разделение на два лагеря, лагерь «добрых» и лагерь «злых», борьба двух мировых начал и победа над царством сатаны, оттесненным
в ад.
Ад представлялся человеческому сознанию
в двух формах — или
в форме печальной судьбы и гибели человечества вообще, потому что спасения нет, спасение не открылось и никто не попадет
в Царство Божье, которое
есть царство богов, или
в форме торжества карательной справедливости над злыми, после того как открылось спасение добрых.
Первоначальный образ
ада есть печальные грезы греховного человечества, не знающего спасения, не способного ни жить
в вечности, ни окончательно умереть.
В конституировании и увековечивании
ада менее всего
были повинны первоначальные греческие учители Церкви.
Ад есть, но он временный, а не вечный, т. е.
в сущности он
есть чистилище.
См. его книгу «Terre et ciel», где
есть интересные мысли об
аде, выраженные, как все у него,
в форме диалога теолога и философа.]
Ад есть иррациональная, темная, меоническая свобода, превратившаяся
в рок.
Но идея
ада есть роковая идея
в христианстве.
Можно сказать, что самый этот диалог, самое усилие решить проблему
ада есть уже пребывание
в адском огне.
Идея
ада есть идея рока на вечность, ибо
в аду нет уже ни свободы, ни благодати, которые могли бы из него вывести.
Признается свобода, которая ведет
в ад, но не признается свобода, которая выводит из
ада, там
есть свободный вход и нет свободного выхода.
Ад есть предельный результат известного направления нравственной воли и направления, преобладающего
в нравственном сознании человечества.
Зло должно
быть изолировано, наказано и ввергнуто
в ад.
Напрасно думают, что
ад как возмездие и наказание, бессрочно отбываемое
в какой-то объективной сфере бытия,
есть суд Божий.
И потому нравственная воля человека никогда не может
быть направлена на оттеснение какого-либо существа
в ад, на требование этого оттеснения как осуществления справедливости.
Ад есть замкнутость
в себе мучительного мгновения, при которой внутри этого мгновения раскрывается бездна и бесконечность, мгновение делается бесконечным временем.
Извращение идеи
ада в человеческом сознании привело к тому, что она
была отождествлена со страхом Божьего суда и Божьего возмездия.
Но
ад есть не действие Бога на душу,
в данном случае судебное и карательное, а именно отсутствие действия Бога на душу, неспособность души раскрываться какому бы то ни
было Божьему действию, совершенное отпадение от Бога.
Ужас
ада совсем не
в том, что суд Божий
будет суров и неумолим.
Ад, как субъективная сфера, как погружение души
в ее собственную тьму,
есть имманентный результат греховного существования, а совсем не трансцендентное наказание за грех.
Ад и
есть невозможность перейти к трансцендентному,
есть погруженность
в имманентное.
Идея
ада была превращена
в орудие запугивания, религиозного и нравственного террора.
Если
было время, когда устрашающая идея
ада удерживала социальную обыденность
в церкви, то теперь наступило время, когда эта идея может лишь помешать войти
в церковь.
Страх
ада, которым пытаются подогреть религиозную жизнь,
есть частичное переживание самого
ада,
есть вхождение
в мгновение,
в котором раскрывается
ад.
Ад, бесспорно, существует, он раскрывается нам
в опыте, он может
быть нашим путем.
Победа вечности над временем, т. е. введение всякого времени
в вечность,
есть победа над
адом и адскими силами.
Ад есть эон или эон эонов, как сказано
в Евангелии, но не вечность.
Идея
ада должна
быть совершенно освобождена от всех утилитарных мотивов, и только тогда возможно познание
в этой области, тогда прольется свет.
И когда человеческая душа готова искать избавления от ужаса
ада в смерти, она думает о смерти, которая кончится и
будет концом всего, а не о смерти бесконечной.
Вера
в Христа,
в Христово Воскресение и
есть вера
в победимость
ада.
Вера же
в вечный
ад есть в конце концов неверие
в силу Христа, вера
в силу дьявола.
Вера
в вечный
ад есть вера
в то, что последнее слово принадлежит дьяволу, злому Богу.
Ужас
ада в душе всегда
есть уход от Христа, потемнение образа Христа
в душе.
Если мне и не дано знать, что
ада не
будет, то мне дано знать, что
ада не должно
быть и что я должен работать во имя всеобщего спасения и освобождения от
ада, что я не должен изолировать себя
в деле спасения и забывать о ближних моих, обреченных на
ад.
Ад и
есть то новое, что явится
в конце мировой жизни.
И
в этом царстве добра не могло бы
быть цельности,
была бы отравленность соседством
ада с вечными муками злых.
И потусторонняя вечная жизнь,
в которой не
будет разделения на рай и
ад, на царство добрых и на царство злых, сохраняет заботу и тяготу, не дает покоя, совершенной цельности, совершенной радости.
Мысль об
аде как об окончательном торжестве Божьей правды, Божьей справедливости
есть невозможная мысль, и она не может успокоить находящихся
в раю.
Рай и
ад есть духовная жизнь человека, и они раскрываются
в глубине духа.