Абсолютная оригинальность христианства прежде всего заключается в том, что для него солнце одинаково восходит над добрыми и злыми, что первые будут последними, а последние первыми, что закон добра не считается спасительным, т. е.
добро становится проблематическим.
Неточные совпадения
«Жизнь» может
стать для нас символом высшей ценности, высшего
добра, но и сама ценность, само
добро есть символ подлинного бытия, и само бытие есть лишь символ последней тайны.
И в отпадении от райской гармонии, от единства с Богом человек начал различать и оценивать, вкусил от древа познания
добра и зла,
стал по сю сторону
добра и зла.
Мы
становимся то рабами зла, то рабами
добра.
Лютер пламенно восстал против закона в христианстве, против законнической этики и пытался
стать по ту сторону
добра и зла. [Л. Шестов видит сходство в деле Лютера и Ницше.]
Но как только идея
добра, как верховная, положена в основу этики, этика
становится законнической и нормативной.
Но христианскому человечеству было непосильно провести ее в жизнь, ибо это значило бы
стать «по ту сторону
добра и зла», которыми живет мир.
Все злые и грешные могут
стать добрыми и праведными.
Само «
добро»
стало невыносимо пошло, ибо из него исчезает творчество.
Человек, стремящийся к осуществлению какой-нибудь утопической идеи во что бы то ни
стало, может быть бескорыстным и руководиться мотивами, которые признаются нравственными, — он стремится к совершенной жизни, но он все же эгоцентрик и может
стать нравственным идиотом, потерять различие между
добром и злом.
Когда любовь к
добру и к идее
стала фанатической и отвлеченной, все погибло, кроме зла, ничего не будет.
Но на переоценке ценностей, на желании
стать по ту сторону
добра и зла потерпел крушение Ницше, в котором был непросветленный профетизм.
Сначатия-то, до книг, все еще, куда ни шло, работал; ну, а как далась ему эта грамота,
добре стал хмельным делом зашибаться…
— Знамо, чт́о говорить, — сказал он примирительным тоном хозяину, — кто его знает, что он за человек? В чужой разум не влезешь… да ведь разве я тебя тазал когда?.. Когда я тебя тазал?.. Я к слову только молвил, к полушубку; мужика-то жаль
добре стало… ишь, стужа… а я тебя не тазал, за что мне тебя тазать?..
Начальство к нам
добрее стало, // Получше отвело тюрьму // И хорошо аттестовало. // Что будет с нами — до конца // Тяжелой было нам загадкой, // Но в умиленные сердца // Прокрался луч надежды сладкой. // Так, помню, солнышко украдкой // Глядит, бывало, поутру // И в нашу черную нору…
— А ты что ж? Вали! Я с твоей сласти
добрый стал… Пей в мою голову, считать не буду. Потому я нынче сам в алкоголиках состою. Клюква-бабашка, сбирала Парашка, на базар носила, чертенят кормила…
Неточные совпадения
Ну, так мы и доехали, // И я
добрел на родину, // А здесь, по Божьей милости, // И легче
стало мне…
«Ты стань-ка,
добрый молодец, // Против меня прямехонько, //
Стань на одной доске!
Софья. Все мое старание употреблю заслужить
доброе мнение людей достойных. Да как мне избежать, чтоб те, которые увидят, как от них я удаляюсь, не
стали на меня злобиться? Не можно ль, дядюшка, найти такое средство, чтоб мне никто на свете зла не пожелал?
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы
добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы
стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё
становится больше и больше.
«Ну-ка, пустить одних детей, чтоб они сами приобрели, сделали посуду, подоили молоко и т. д.
Стали бы они шалить? Они бы с голоду померли. Ну-ка, пустите нас с нашими страстями, мыслями, без понятия о едином Боге и Творце! Или без понятия того, что есть
добро, без объяснения зла нравственного».