Неточные совпадения
Христианское откровение открывает Бога в аспекте жертвенной
любви, но жертвенная
любовь говорит совсем не о самодостаточности божественной
жизни, она говорит о потребности выхода в другого.
Правда, могут сказать, что в райской
жизни присутствовал Бог-Слово, но Слово не воплощенное и не вочеловечившееся, не приносящее жертвы
любви.
«Добрые дела» начинают понимать не как проявление
любви к Богу и к ближнему, к живому существу, не как обнаружение благостной силы, дающей
жизнь другим существам, а как способ самоспасения и самооправдания, как путь осуществления отвлеченной идеи добра, за которое человек получает награду в будущей
жизни.
Любовь есть разделение
жизни в Боге, в благодатной помощи Божьей.
Любовь и есть видение другого в Боге и утверждение его для вечной
жизни, излучение силы, необходимой для этой вечной
жизни.
Любовь есть сила, излучение благостной, дающей
жизнь энергии.
Но гениальной может быть
любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, гениальной может быть забота о ближних, гениальной может быть внутренняя интуиция людей, не выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом о смысле
жизни и искание правды
жизни.
Не страх наказания и ада, а бескорыстная и отрешенная
любовь к Богу и божественному в
жизни, к правде и совершенству, к положительной ценности должна быть признана положительным нравственным мотивом.
Любовь есть как бы универсальная энергия
жизни, обладающая способностью превращать злые страсти в страсти творческие.
Любовь, как добрые дела, полезные для спасения души, не может быть источником творчества, творческого отношения к
жизни, не может быть излучением энергии, дающей
жизнь и просветляющей
жизнь.
Поэтому положительная тайна
жизни скрыта в
любви, в
любви жертвующей, дающей, творческой.
Мы можем смело сказать, что
любовь есть
жизнь в себе, первожизнь, что творчество есть
жизнь в себе, первожизнь, что созерцание духовного мира есть
жизнь в себе, первожизнь.
И вот трагизм нравственной
жизни, как было уже сказано, совсем не в столкновении добра и зла, божественного и дьявольского, трагизм прежде всего в столкновении одного добра с другим добром, одной ценности с другой ценностью —
любви к Богу и
любви к человеку,
любви к отечеству и
любви к близким,
любви к науке или искусству и
любви и жалости к человеку и т. п.
Противоположна же этому подлинная духовная
жизнь,
жизнь, основанная на благодати, свободе и
любви.
Духовная и нравственная
жизнь человека определялась страхом перед Богом и перед добром, а не священным ужасом перед Божьей тайной, не тоской по Божьей правде, не
любовью к Богу и Божьему добру.
Любовь есть всегда
любовь к личности, видение этой личности в Боге и утверждение вечной
жизни этой личности через излучающуюся энергию.
Любовь есть творческая
жизнь и неиссякающая, световая и тепловая, радиоактивная энергия.
Христианство укрепилось и победило через аскетическое отношение к космической
жизни, через отталкивание от природного и тварного, хотя бы то был природный, тварный человек, и совсем не выработало этики
любви к космическому, к тварному, ко всему живому.
Любовь есть творчество новой
жизни.
Любовь не может быть отвлеченно-духовной, не видящей конкретно-целостную личность,
любовь может быть лишь духовно-душевной, основанной на сращении духовного и душевного начал
жизни.
Неодухотворенная, неосмысленная и непросветленная
любовь родителей к детям, даже
любовь к друзьям, к близким может нести с собой разрушение личности и
жизни, может сеять семя смерти.
Жизнь моя определяется не только
любовью к живым существам, она определяется также
любовью к высшим ценностям, к истине, к красоте, к правде, и возможен конфликт одной
любви с другой.
И отвлеченная
любовь к человеку не должна быть отрицанием
любви к «ближнему», к встречающимся в
жизни живым существам.
Есть два истинных этических начала: или
любовь и благодатное преображение
жизни, или свобода и охраняющее свободу право.
Так христианское добро провозгласило самые высокие принципы
жизни —
любовь, братство, свободу духа.
Государственная и социальная
жизнь христиан основывалась не на
любви, братстве и свободе духа, а на равнодушии, вражде, на отрицании достоинства человеческой личности, на несправедливости, насилии и принуждении.
На том основании, что христианские пророчества пессимистичны и не предрекают торжества правды и
любви на земле, он сделал вывод, что к осуществлению правды и
любви в социальной
жизни лучше не стремиться, что лучше поддерживать неправду.
О феномене
любви, который совершенно отличается и от феномена физиологического удовлетворения полового влечения, и от феномена социальной организации
жизни рода в семье, никто и не упоминает.
Сокровенная
жизнь пола и половой
любви есть тайна двух личностей.
Смысл же
любви, ее идея и принцип есть победа над падшей
жизнью пола, в которой личность и дух превращены в орудие безличного рода и достигается дурная бесконечность вместо вечности.
Вместо реального осуществления в
жизни правды,
любви, совершенства, богоподобия происходит осуществление условное, символическое, риторическое, доктринальное.
Любовь ко всему живущему, ко всякому существу, превышающая
любовь к отвлеченной идее, и есть борьба со смертью во имя вечной
жизни.
Любовь Христа к миру и к человеку и есть подание
жизни в изобилии, победа над смертоносными силами.
Слишком дорожащий
жизнью и избегающий смерти бежит от рока
любви, жертвует ею во имя иных задач
жизни.
В
любви эротической дана высшая точка напряжения
жизни, и она же влечет к гибели и смерти в мире.
Все, что делает человек из страха ада, а не из
любви к Богу и к совершенной
жизни, лишено всякого религиозного значения, хотя в прошлом этот мотив был наиболее использован для религиозной
жизни.
Спасение от вечной гибели совсем не есть последняя истина, это есть лишь утилитарная и вульгаризированная транскрипция истины об искании Царства Божьего, о
любви к Богу и достижении совершенной
жизни, о теозисе.
Любовь есть сверхдобро, и в ней начинается райская
жизнь, хотя и омраченная страданием, порожденным греховной стихией.
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, я влюблен в вас.
Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную
любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем в груди прошу руки вашей.
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в сердце мальчика // С
любовью к бедной матери //
Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо знал уже, // Кому отдаст всю
жизнь свою // И за кого умрет.
Он не верит и в мою
любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня
жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Они не знают, как он восемь лет душил мою
жизнь, душил всё, что было во мне живого, что он ни разу и не подумал о том, что я живая женщина, которой нужна
любовь.
Алексей Александрович стоял лицом к лицу пред
жизнью, пред возможностью
любви в его жене к кому-нибудь кроме его, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятным, потому что это была сама
жизнь.