Неточные совпадения
Христианство не знает рока, которому подчинена жизнь
человека, потому что оно раскрывает Смысл, возвышающийся над миром и управляющий миром, к которому можно апеллировать на
страдания, на несчастья, на «роковое» в жизни.
Человек отверг мгновение райской гармонии и целостности, возжелал
страдания и трагедии мировой жизни, чтобы испытать свою судьбу до конца, до глубины.
И никак
человек не может прорваться в рай, по ту сторону мучительного различения добра и зла и
страдания, с этим связанного.
Есть
люди, замученные проблемой зла и
страдания.
Достоевский гениально показал, что
человек есть существо иррациональное и стремящееся к
страданию, а не непременно к счастью.
Один из источников человеческого
страдания заложен в том, что
человек не нравится себе, вызывает к себе отвращение, не может полюбить себя.
Основное для этики стремление
человека не есть стремление к счастью, как не есть и стремление к покорности и подчинению, а стремление к качеству, самовозрастанию и самореализации хотя бы принятием
страдания, а не счастья, хотя бы путем бунта и восстания.
Ей интересен не
человек, не живое существо с его радостями и
страданиями, а данная
человеку отвлеченная норма добра.
Стоицизм и есть учение о самоспасении
человека от
страдания и о достижении покоя, апатии.
Стоическая этика свидетельствует о высоком нравственном усилии
человека, но, в конце концов, это этика упадочная и пессимистическая, потерявшая смысл жизни и отчаявшаяся, этика страха перед
страданиями жизни и смерти.
Стоицизм внешне исповедует оптимистическую философию, он верит в мировой разум и хочет согласовать
человека с ним для избежания
страданий, верит как будто в благостность порядка природы.
Человек может пережить
страдание благостно и просветленно и возродиться к новой жизни от пережитого
страдания.
Но
страдания могут окончательно раздавить
человека, озлобить его, уничтожить в нем жизнь, убить всякое чувство смысла жизни.
Ницше говорит, что
человек не столько не выносит
страдания, сколько не выносит бессмысленности
страдания.
Человек может вынести самые страшные
страдания, если он видит в них смысл, силы
человека огромны.
Человек переживает двойное
страдание.
И когда
человек соглашается выносить
страдание, когда он принимает смысл ниспосланного ему
страдания,
страдание делается более выносимым, оно облегчается, делается меньше, оно делается просветленным.
Темное
страдание, т. е. самое страшное, и есть
страдание, которого
человек не принимает, против которого он бунтует и злобствует.
Один только путь раскрыт перед
человеком, путь просветления и возрождения жизни, — принятия
страдания как креста, который каждый должен нести и идти за ним, за Распятым на кресте.
Страдание связано с грехом и злом, как и смерть — последнее испытание
человека.
Гуманистическое сострадание живет иллюзией, что можно совершенно освободить
людей от
страдания и дать
людям счастье, оно не приемлет
страдания и борется с ним.
И вместе с тем
страдание нужно
человеку для искупления, просветления и спасения.
И в результате этого парадокса, который, как всегда и во всем,
люди склонны разрешать в сторону законническую, христиане оказываются сплошь и рядом наименее сострадательными, наименее жалостливыми
людьми, вечно осуждающими ближнего, обличающими грех, за который
страдания посланы, уподобляющимися утешителям Иова.
Такое иссушение нравственных истоков жизни, такое окостенение сердца мы часто встречаем в монашески-аскетическом отношении к
людям и людским
страданиям.
Человек и его
страдания находятся в центре религии богочеловечества.
Тогда находятся во власти ложного представления о Боге как требующем от
человека прежде всего жертвы и
страданий, покорности и послушания.
Будущее может принести
человеку разочарование,
страдание, несчастье, может и не принести.
Должно наступить время в жизни
человека, когда он возьмет на себя эту тяготу, трудность,
страдание, так как вступит в возраст духовного совершеннолетия.
В переживании сильного страха
человек обыкновенно забывает о всякой высоте и склонен жить в низинах, лишь бы освободили его от ожидаемых опасностей, лишений и
страданий.
Человек, испытавший тоску и мистический ужас, не есть
человек, дрожащий перед опасностями или ожидающий
страданий.
Боль,
страдание, смерть более страшны или менее страшны
человеку в зависимости от духовного состояния, в котором он находится.
Выражение глаз самых пошлых и поверхностных
людей в минуту
страдания и боли делается глубоким и свидетельствует о глубине жизни.
Ужасно то, что страдающий нередко сам пользуется
страданием для эксплуатации и истязаний других
людей.
Современный цивилизованный
человек не выносит жестокости,
страданий и боли и жалостливее
людей прошлых эпох не только потому, что нравственно и духовно выше
людей прошлых эпох.
Иногда
человек должен преодолевать сострадание, действовать безжалостно, причинять
страдание, чтобы избежать большего
страдания в мире.
И идеал мудреца означал целостное отношение к жизни, он охватывал всего
человека, он означал духовную победу над ужасом,
страданием и злом жизни, достижение внутреннего покоя.
Неточные совпадения
— Может быть, для тебя нет. Но для других оно есть, — недовольно хмурясь, сказал Сергей Иванович. — В народе живы предания о православных
людях, страдающих под игом «нечестивых Агарян». Народ услыхал о
страданиях своих братий и заговорил.
— Никто не объявлял войны, а
люди сочувствуют
страданиям ближних и желают помочь им, — сказал Сергей Иванович.
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в нем вызывали
страдания других
людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что он желал ее смерти, и, главное, самая радость прощения сделали то, что он вдруг почувствовал не только утоление своих
страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде не испытывал.
― Да, вы только себя помните, но
страдания человека, который был вашим мужем, вам не интересны. Вам всё равно, что вся жизнь его рушилась, что он пеле… педе… пелестрадал.
В первый раз тогда поняв ясно, что для всякого
человека и для него впереди ничего не было, кроме
страдания, смерти и вечного забвения, он решил, что так нельзя жить, что надо или объяснить свою жизнь так, чтобы она не представлялась злой насмешкой какого-то дьявола, или застрелиться.