Правда, еще прежде я делал опыты писать что-то вроде повестей; но одна из них не написана, а другая — не повесть. В первое время моего переезда из Вятки во Владимир мне хотелось повестью смягчить укоряющее воспоминание,
примириться с собою и забросать цветами один женский образ, чтоб на нем не было видно слез [Былое и думы. — Полярная звезда, III, с. 95–98. (Примеч. А. И. Герцена.)].
Неточные совпадения
«Я сама виновата. Я раздражительна, я бессмысленно ревнива. Я
примирюсь с ним, и уедем в деревню, там я буду спокойнее», — говорила она
себе.
Нынче он целый день не был дома, и ей было так одиноко и тяжело чувствовать
себя с ним в ссоре, что она хотела всё забыть, простить и
примириться с ним, хотела обвинить
себя и оправдать его.
Однажды в сумерки опять он застал ее у часовни молящеюся. Она была покойна, смотрела светло,
с тихой уверенностью на лице,
с какою-то покорностью судьбе, как будто
примирилась с тем, что выстрелов давно не слыхать, что
с обрыва ходить более не нужно. Так и он толковал это спокойствие, и тут же тотчас готов был опять верить своей мечте о ее любви к
себе.
— Можно удержаться от бешенства, — оправдывал он
себя, — но от апатии не удержишься, скуку не утаишь, хоть подвинь всю свою волю на это! А это убило бы ее:
с летами она догадалась бы… Да,
с летами, а потом
примирилась бы, привыкла, утешилась — и жила! А теперь умирает, и в жизни его вдруг ложится неожиданная и быстрая драма, целая трагедия, глубокий, психологический роман.
Не то
с настоящим ревнивцем: трудно представить
себе,
с чем может ужиться и
примириться и что может простить иной ревнивец!