Можно даже установить следующий парадокс, играющий немалую роль в истории религиозных идей: свобода воли, вечно стоящая перед устрашающей необходимостью делать избрание навязанного ей со стороны и сверху, порабощала и угнетала человека; настоящее освобождение
человека происходило от благодати, а не от свободы воли; человек свободен, когда ему не нужно выбирать.
До часа смерти никто не знает, что с человеком может произойти, какие великие перевороты, да и никто не знает, что с
человеком происходит в час смерти, уже в плане бытия нам недоступного.
Неточные совпадения
Правда, самосознание и самопознание Божества
происходят в
человеке и через
человека.
Два процесса разом
происходят в мире: процесс социализации
человека и процесс индивидуализации
человека.
Человек сплошь и рядом сам не знает, что с ним
происходит, и ложно истолковывает происходящее и для себя и для других.
Святой и гений, герой и великий
человек, пророк и апостол, талант и ум, изобретатель и мастер — все это чины человеческой иерархии, и подчинение им
происходит в ином плане, чем тот план, в котором подчиняются иерархии нечеловеческой и безличной.
И когда это благодатное перерождение не
происходит, свобода
человека отрицается, он подвергается насилию, за ним отрицается всякое право.
Чистая трагедия возникает, когда
люди совершенно свободны и когда
происходит столкновение ценностей — ценности любви с ценностью свободы, или творческого призвания, или высшей ценности любви к Богу и божественному совершенству, когда приходится бороться за вечный богоподобный образ
человека, с которым любовь связана, но с которым она может и вступить в конфликт.
Социальное освобождение
человека и освобождение
человека от социальности обнаруживают, что трагизм и мучительность человеческой жизни
происходят не от социальных причин и социальными причинами не могут быть преодолены.
Когда в пространстве
происходит расставание с
человеком, с домом, с городом, с садом, с животным, сопровождающееся ощущением, что, может быть, никогда их больше не увидишь, то это есть переживание смерти.
Вообще сближение между молодыми
людьми произошло не скоро. Несмотря на материнское наставление, Милочка туго пробуждалась из состояния вялости, которое присуще было ее природе. Бурмакин тоже был застенчив и лишь изредка перебрасывался с красавицей двумя-тремя незначащими словами…
Тут нужно вспомнить слова Вл. Соловьева: русским нигилистам свойствен такой силлогизм —
человек произошел от обезьяны, следовательно, будем любить друг друга.
Вл. Соловьев очень остроумно говорил, что гуманистический позитивизм у русской интеллигенции покоится на странном силлогизме: «
человек произошел от обезьяны, следовательно, мы должны любить друг друга».
Неточные совпадения
Тем не менее вопрос «охранительных
людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько
человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор.
Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Казалось, что ежели
человека, ради сравнения с сверстниками, лишают жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не
произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно и даже необходимо.
Разговор этот
происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых
людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Не потому это была дерзость, чтобы от того
произошел для кого-нибудь ущерб, а потому что
люди, подобные Негодяеву, — всегда отчаянные теоретики и предполагают в смерде одну способность: быть твердым в бедствиях.
Лишившись собеседника, Левин продолжал разговор с помещиком, стараясь доказать ему, что всё затруднение
происходит оттого, что мы не хотим знать свойств, привычек нашего рабочего; но помещик был, как и все
люди, самобытно и уединенно думающие, туг к пониманию чужой мысли и особенно пристрастен к своей.