Совершенно неверно представлять себе, что
человеческие страсти и влечения, подавленные нравственным сознанием, всегда корыстны, эгоистичны и ищут наслаждения.
Неточные совпадения
Без материала
страстей, без бессознательной стихии жизни и творчества
человеческая добродетель суха и смертельно скучна.
Замечательно для диалектики
человеческих чувств и
страстей, что фанатизм, который всегда есть нелюбовь к свободе и неспособность ее вместить, может обнаруживаться на почве одержимости идеей свободы.
И тут мы видим зловещую диалектику
человеческих чувств и
страстей, их преображение из добрых в злые.
И вот этот фантастический мир, живущий по своему закону и не желающий знать закона Божьего, есть создание
человеческой похоти, эгоцентрических
страстей, в которых человек теряет свою свободу и образ Божий.
Это значит, что натуральная любовь
человеческая растерзана и нецелостна, что к ней примешиваются влечения и
страсти низшего порядка, которые искажают любовь и мешают видеть личность и на личность в ее целости направить чувство.
Бесчисленны, как морские пески,
человеческие страсти, и все не похожи одна на другую, и все они, низкие и прекрасные, вначале покорны человеку и потом уже становятся страшными властелинами его.
Что такое реформа? Реформа есть такое действие, которое
человеческим страстям сообщает новый полет. А коль скоро страсти получили полет, то они летят — это ясно. Не успев оставить гавань одной реформы, они уже видят открывающуюся вдали гавань другой реформы и стремятся к ней. Вот здесь-то именно, то есть на этом-то пути стремления от одной реформы к другой, и следует, по мысли кн. Мещерского, употреблять тот знак препинания, о котором идет речь. Возможно ли это?
Творчество его раскрывает впервые бесконечно сложный и многообразный человеческий душевный мир, мир
человеческих страстей, шипучей игры человеческих сил, полный энергии и мощи.
Неточные совпадения
Ни в фигуре, ни даже в лице врага
человеческого не усматривается особливой
страсти к мучительству, а видится лишь нарочитое упразднение естества.
В Петрограде он чувствовал себя гораздо [более] на месте, в Петрограде жизнь кипела все более круто, тревожно, вздымая густую пену бешенства
страстей человеческих и особенно яростно —
страсть к наживе.
А дает
человеческой фигуре, в картине, огонь, жизнь — одна волшебная точка, штрих;
страсть в звуки вливает — одна нервная дрожь пальца!
«Нет, нет, — думал Райский, — оборванный, бродящий цыган — ее идол, нет, нет! Впрочем, почему „нет“?
Страсть жестока и самовластна. Она не покоряется
человеческим соображениям и уставам, а покоряет людей своим неизведанным капризам! Но Вере негде было сблизиться с Марком. Она боится его, как все здесь!»
С другой, жгучей и разрушительной
страстью он искренно и честно продолжал бороться, чувствуя, что она не разделена Верою и, следовательно, не может разрешиться, как разрешается у двух взаимно любящих честных натур, в тихое и покойное течение, словом, в счастье, в котором, очистившись от животного бешенства, она превращается в
человеческую любовь.