Неточные совпадения
В бурные исторические эпохи, эпохи
духовных переломов, философ, который не остается кабинетным, книжным
человеком, не может не участвовать в
духовной борьбе.
В результате долгого
духовного и умственного пути я с особенной остротой сознал, что всякая человеческая личность, личность последнего из
людей, несущая в себе образ высшего бытия, не может быть средством ни для чего, в себе имеет экзистенциальный центр и имеет право не только на жизнь, отрицаемое современной цивилизацией, но и на обладание универсальным содержанием жизни.
Это была реакция не против элементов политического и социального освобождения, которые в этой революции заключались, а против её
духовного облика, против её моральных результатов для
человека, которые мне представлялись неприглядными.
Но, с другой стороны, христианство необычайно возвышает
человека, признает его образом и подобием Божиим, признает в нем
духовное начало, возвышающее его над природным и социальным миром, признает в нем
духовную свободу, независимо от царства кесаря, верит, что сам Бог стал
человеком и этим возвысил
человека до небес.
Торжество
духовного начала означает не подчинение
человека универсуму, а раскрытие универсума в личности.
Личность есть целостный образ
человека, в котором
духовное начало овладевает всеми душевными и телесными силами
человека.
Лицо
человека есть вершина космического процесса, величайшее его порождение, но оно не может быть порождением лишь космических сил, оно предполагает действие
духовной силы, превышающей круговорот природных сил.
Характер есть победа
духовного начала в
человеке, но победа в конкретно-индивидуальной форме, связанной с душевно-телесным составом
человека.
Эта свобода не есть свобода воли, как свобода безразличия, не есть свобода воли в школьном смысле, она глубже, связана с целостным существованием
человека, она есть свобода духа, творческая
духовная энергия.
Личность связана также с аскезой и предполагает аскезу, т. е.
духовное упражнение, концентрацию внутренних сил, выбор, несогласие на смешение с безличными силами и внутри
человека, и в окружающем мире.
Отчуждение, экстериоризация, выбрасывание вовне
духовной природы
человека означает рабство
человека.
Но для освобождения
человека его
духовная природа должна ему быть возвращена, он должен сознать себя свободным и
духовным существом.
Если же
человек остается существом материальным и экономическим,
духовная же его природа признается иллюзией сознания, обманной идеологией, то
человек остается рабом и раб по природе.
Но свобода предполагает
духовное начало в
человеке, сопротивляющееся порабощающей необходимости.
Духовная слабость, бессилие над внутренней жизнью
человека, отсутствие силы, воскрешающей к новой жизни, приводило к тому, что легко допускались адские муки в иной жизни и казни, пытки и жестокие наказания в этой жизни.
Авторитарному сознанию или авторитарному строю жизни нужно противополагать не разум, не природу и не суверенное общество, а дух, т. е. свободу,
духовное начало в
человеке, образующее его личность и независимое от объективированной природы и от объективированного логического мира.
Человек поставлен в своем
духовном и в своем познавательном пути не перед бытием, что совершенно не первично и означает уже рационализацию, а перед истиной, как тайной существования.
При этом личность неизбежно подчинена и порабощена органическому и в конце концов космическому целому,
человек становится лишь органом и отменяются все свободы
человека, связанные с его
духовной независимостью от общества и природы.
Рабству
человека у общества нужно противопоставлять не разум рационализма или природу, признанную благостной, а дух, свободу духа и личность в своем
духовном качестве не зависящую от общества и природы.
Только
духовная общность освобождает
человека.
Эта
духовная память напоминает
человеку, поглощенному своим историческим временем, что в прошлом были великие творческие движения духа и что они должны наследовать вечность, они напоминают также о том, что в прошлом жили конкретные существа, живые личности, с которыми во времени экзистенциальном у нас должна существовать связь не меньшая, чем с живыми.
Но зависимость познания от социальных отношений
людей в более глубоком смысле есть зависимость от
духовного состояния
людей.
Социальные отношения
людей, воздействующие на познание, обозначают ступени их
духовной разобщенности или общности.
Детерминизм познания, особенно наукообразного, вводящий
человека в царство необходимости и закономерности, соответствует низшей ступени
духовной общности
людей, их разобщенности.
Вина тут лежит не на познании, которое есть положительная ценность, а на
духовном состоянии мира и
человека, на разобщенности и раздоре в самом бытии.
Тут познание менее зависит от
духовного состояния и
духовной общности
людей, оно имеет одинаковые результаты для
людей разных религиозных верований, разных национальностей и разных классов.
Наоборот, познание в науках исторических и социальных и в науках о духе и о ценностях, т. е. в философии, носит менее общеобязательный характер именно потому, что предполагает большую
духовную общность
людей.
Все это свидетельствует о том, что автономия сферы познания относительна, что оно не может быть отделено от целостного существа
человека, от его
духовной жизни, т. е. от
человека интегрального.
Это значит, что при достижении высшей
духовной общности
людей мир представлялся бы иным и познание его было бы иным.
В действительности он хотел элементаризации материальной жизни, чтобы
человек мог обратиться к
духовной жизни, чему препятствует цивилизация.
Но этот разум не есть божественный Логос, это разум средне-нормального, социализированного сознания, которое приспособляется к среднему
духовному уровню и к низшей ступени
духовной общности
людей.
Культура со всеми своими ценностями есть средство для
духовной жизни, для
духовного восхождения
человека, но она превратилась в самоцель, подавляющую творческую свободу
человека.
И тогда нужно ждать новых могущественных верований, захватывающих
человека, и нового
духовного подъема, который победит грубую силу.
Всякая одержимость, низкой ли страстью или высокой идеей, означает утерю
духовного центра
человека.
Центральное значение имеет не идея души, а идея целостного
человека, объемлющего
духовное, душевное и телесное начало.
Но интервертированность сама по себе может означать углубление в самого себя, в раскрывающийся в глубине
духовный мир, как экстервертированность может означать творческую активность, направленную на мир и
людей.
И судьба человечества делается целиком зависящей от
духовного переворота, от морального состояния
людей.
Это есть
духовная победа над рабством
человека, над рабьим сознанием.
«Социализм» может быть
духовнее «национализма», ибо «социальное» может быть требованием, чтобы
человек человеку был брат, а не волк, общая же «национальная» жизнь может быть волчьей.
Национализм не признает ценности и прав всякого
человека потому, что он,
человек, имеет образ
человека и образ Бога, несет в себе
духовное начало.
И только христианство может соединить демократизм, равенство
людей перед Богом с аристократическим принципом личности, качество
духовной личности, не зависящей от общества и от масс.
Весь смысл существования аристократического
духовного типа — в существовании типа
людей, которые не склонны испытывать состояние обиды и зависти, ressentiment и которым более свойственно испытывать состояние вины и жалости, сострадания.
Явление нового
человека есть новое
духовное рождение.
Тоталитарный, интегральный социализм есть ложное миросозерцание, отрицающее
духовные начала, обобществляющее
человека до самой его глубины.
Но братское общество не есть внешняя организация, братское общество требует
духовной высоты
людей.
В основе лучшего персоналистического общества лежит не идея гражданина и не идея производителя, не идея политическая или экономическая, а
духовная идея целостного
человека, личности.
Возвышение
человека есть прежде всего возвышение
духовное, материально же
человек должен не столько возвышаться, сколько уравниваться.
Только экономика может быть социализирована, но не
духовная жизнь, не сознание и совесть
людей.
Братство
людей, которое есть задача
духовная, не разрешимая социальной организацией, есть близость и соединение не в абстрактно-общем, а в конкретно-индивидуальном.
Максимальная свобода должна быть в
духовной жизни, в совести, в творчестве, в отношении
человека к Богу.