Неточные совпадения
Киреевский, им выражена так: «Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее сосредоточие для всех отдельных сил разума, и одно достойное постигать высшую истину — такое сознание постоянно возвышает
самый образ мышления
человека: смиряя его рассудочное самомнение, оно не стесняет свободы естественных законов его мышления; напротив, укрепляет его самобытность и вместе с тем добровольно подчиняет его вере».
Это если и не
самый глубокий, то
самый блестящий из
людей 40-х годов.
Он один из
самых свободолюбивых русских
людей.
Подпольный
человек не согласен на мировую гармонию, на хрустальный дворец, для которого
сам он был бы лишь средством.
«Свое собственное, вольное и свободное хотение, — говорит подпольный
человек, — свой собственный, хотя бы
самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы до сумасшествия, — вот это-то и есть та
самая,
самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и которой все системы и теории постепенно разлетаются к черту».
Подпольный
человек восклицает: «Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того ни с сего, среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен, с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливой физиономией, упрет руки в бок и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного раза ногой, прахом, единственно с той целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту и нам опять по своей глупой воле пожить!» У
самого Достоевского была двойственность.
Он
самый страстный и крайний защитник свободы
человека, какого только знает история человеческой мысли.
Человек принимает за внешнюю реальность, порабощающую его, то, что есть его собственный продукт, им
самим произведенная объективация и отчуждение.
Он был
человек страстей, в нем была сильная стихия земли, инстинктами своими он был привязан к той
самой земной жизни, от неправды которой он так страдал.
К. Леонтьев — один из
самых замечательных у нас
людей, в нем подкупает смелость, искренность и радикализм мысли, его религиозная судьба волнует.
Интересно, когда проблему оправдания культуры ставят
самые большие русские
люди, которые творили русскую культуру, или ставит интеллигенция, умственно воспитанная на западном научном просвещении.
Сам Великий Инквизитор хочет дать миллиону миллионов
людей счастье слабосильных младенцев, сняв с них непосильное бремя свободы, лишив их свободы духа [См. мою книгу «Миросозерцание Достоевского», в основу которой положено истолкование «Легенды о Великом Инквизиторе».].
Потом
самые замечательные религиозно-философские мысли были у нас высказаны не специальными богословами, а писателями,
людьми вольными.
Это был загадочный, противоречивый
человек, о нем возможны
самые противоположные суждения, и из него вышли
самые противоположные течения.
Наш
самый большой христианский философ прошлого века совсем не был уже бытовым
человеком, подобно славянофилам.
И еще говорил: если бы в
человеке, в его сердце не было зародыша религии, то и
сам Бог не научил бы религии.
«
Люди захотели, чтобы их жизнь и судьба определялись не ими
самими, а внешними материальными причинами».
Но вот что писали о нем
самые замечательные русские
люди.
Что же за «проект» у Федорова, что за необыкновенные мысли поразили
самых гениальных русских
людей?
Но главным была не
сама Россия, а то, что Россия несет миру, прежде всего — братство
людей и свобода духа.
Огромная стихия русской земли защищала русского
человека, но и
сам он должен был защищать и устраивать русскую землю.
Александр Блок,
самый большой русский поэт начала века, Андрей Белый, у которого были проблески гениальности, Вячеслав Иванов,
человек универсальный, главный теоретик символизма, и многие поэты и эссеисты меньшего размера — все были символистами.
Вячеслав Иванов останется одним из
самых замечательных
людей начала века,
человеком ренессансным по преимуществу.
Самой большой правдой его остается его вера в божественное начало в
человеке.
Моя тема о творчестве, близкая ренессансной эпохе, но не близкая большей части философов того времени, не есть тема о творчестве культуры, о творчестве
человека в «науках и искусстве», это тема более глубокая, метафизическая, тема о продолжении
человеком миротворения, об ответе
человека Богу, который может обогатить
самую божественную жизнь.
Карандышев. Уж вы слишком невзыскательны. Кнуров и Вожеватов мечут жребий, кому вы достанетесь, играют в орлянку — и это не оскорбление? Хороши ваши приятели! Какое уважение к вам! Они не смотрят на вас, как на женщину, как на человека, —
человек сам располагает своей судьбой; они смотрят на вас как на вещь. Ну, если вы вещь, это другое дело. Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл, вещь и обижаться не может.
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий
человек сам себя воспитать должен — ну хоть как я, например… А что касается до времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Очень почтительным и
самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный
человек,
самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Городничий. Я
сам, матушка, порядочный
человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Хлестаков. Покорно благодарю. Я
сам тоже — я не люблю
людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я бы, признаюсь, больше бы ничего и не требовал, как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.
Я узнал это от
самых достоверных
людей, хотя он представляет себя частным лицом.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет
человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так
самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.