Неточные совпадения
Нужно признать характерным свойством русской истории,
что в ней долгое время силы русского народа оставались как
бы в потенциальном, не актуализированном состоянии.
Г. Федотов подчеркивает,
что в духовных стихах недостает веры в Христа-Искупителя, Христос остается судьей, т. е. народ как
бы не видит кенозиса Христа.
Историки, не интересующиеся духовной стороной вопроса, достаточно выяснили,
что без реформ Петра самое русское государство не могло
бы себя защитить и не могло
бы развиваться.
«Глядя на нас, можно было
бы сказать,
что общий закон человечества отменен по отношению к нам.
Чаадаев думал,
что силы русского народа не были актуализированы в его истории, они остались как
бы в потенциальном состоянии.
Но они только упускали из виду,
что источники свободы духа заложены в христианстве и
что без христианства невозможен был
бы Кант и все защитники свободы.
Если мне позволено немного уточнить термины, я
бы сказал,
что такой упадок христианства на Западе и причины, по которым Русская Церковь оказалась не затронутой этим упадком, сами по себе в состоянии оказывать благотворное влияние на Запад.
Русский мужик более личность,
чем западный буржуа, хотя
бы он был крепостным.
Социализм Герцена был индивидуалистический, сейчас я
бы сказал, персоналистический, и он думал,
что это русский социализм.
Вот слова, наиболее характеризующие К. Леонтьева: «Не ужасно ли и не обидно ли было
бы думать,
что Моисей восходил на Синай,
что эллины строили себе изящные Акрополи, римляне вели пунические войны,
что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами,
что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, или немецкий, или русский буржуа в безобразной комической своей одежде благодушествовал
бы „индивидуально“ и „коллективно“ на развалинах всего этого прошлого величия?..
Благодарю покорно, Егор Федорович (Гегель), кланяюсь вашему философскому колпаку; но со всем подобающим вашему философскому филистерству уваженьем, честь имею донести вам,
что, если
бы мне и удалось взлезть на верхнюю ступень лестницы развития, — я и там попросил
бы вас отдать мне отчет во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр.: иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головой.
Гениальность его темы, порождающей все противоречия, была в том,
что человек берется как
бы выпавшим из миропорядка.
Вы сказали
бы помещику,
что так как его крестьяне — его братья во Христе, а как брат не может быть рабом своего брата, то он и должен или дать им свободу, или хотя, по крайней мере, пользоваться их трудами как можно выгоднее для них, сознав себя, в глубине своей совести, в ложном положении в отношении к ним».
При этом нужно сказать,
что Нечаев, которого автор «Бесов» неверно изображает, был настоящим аскетом и подвижником революционной идеи и в своем «Катехизисе революционера» пишет как
бы наставление к духовной жизни революционера, требуя от него отречения от мира.
Полемизируя с правым христианским лагерем, Вл. Соловьев любил говорить,
что гуманистический процесс истории не только есть христианский процесс, хотя
бы то и не было сознано, но
что неверующие гуманисты лучше осуществляют христианство,
чем верующие христиане, которые ничего не сделали для улучшения человеческого общества.
Ошибочно было
бы думать,
что социализм Белинского был сентиментальным, он был страстным, но не сентиментальным, и в нем звучали зловещие ноты: «Люди так глупы,
что их насильно нужно вести к счастью».
Он вынес каторгу героически, можно было
бы даже сказать,
что он перенес свое мученичество с христианским смирением.
Выражено в крайней форме, но тут «нигилист» Писарев был ближе к Евангелию,
чем «империалист», хотя
бы и православный, считающий конечной целью могущество государства.
Со свойственным ему радикализмом мысли и искренностью он признается,
что осуществление христианской правды в жизни общества привело
бы к уродству, и он, в сущности, не хочет этого осуществления.
С большим основанием можно было
бы сказать,
что если
бы нашли душу, то это был
бы аргумент в пользу материализма.
Характерно,
что в России никогда не было либеральной идеологии, которая
бы вдохновляла и имела влияние.
Единственным философом либерализма можно было
бы назвать Б. Чичерина, да и он скорее был либеральным консерватором или консервативным либералом,
чем чистым либералом.
Бакунин думал,
что славяне сами никогда государства не создали
бы, государство создают только завоевательные народы.
Никто, за исключением отдельных святых или чудаков, даже не пробует строить свою жизнь на евангельских началах, и все практически уверены,
что это привело
бы к гибели жизни, и личной, и общественной, хотя это не мешает им теоретически признавать абсолютное значение за евангельскими началами, но значение внежизненное по своей абсолютности.
Поэтому Великий Инквизитор упрекает Христа в том,
что Он поступал как
бы не любя человека, возложив на него бремя свободы.
Употребляя современное выражение, можно было
бы сказать,
что русская философия, религиозно окрашенная, хотела быть экзистенциальной, в ней сам познающий и философствующий был экзистенциален, выражал свой духовный и моральный опыт, целостный, а не разорванный опыт.
Можно было
бы сказать,
что Хомяков мыслил от Гегеля, но он никогда не был гегелианцем, и его критика Гегеля очень замечательна.
По-настоящему предметом философии должно было
бы быть не бытие вообще, а то,
чему и кому бытие принадлежит, т. е. сущее [См. мою еще не напечатанную книгу «Творчество и объективизация.
Тареев имел тут в виду,
что Вл. Соловьев, говоря о Христе, обычно говорил, как будто
бы, о Логосе неоплатонизма, а не об Иисусе из Назарета.
Оригинальность его была в том,
что он не столько хотел осуществления в полноте жизни христианских принципов, сколько приобретения полноты жизни самого Христа, как
бы продолжения воплощения Христа во всей жизни.
Если
бы человеческая личность не была идеальной по отношению к реальным условиям ее собственного существования, человек и не мог
бы иметь идеи Бога, и никакое откровение никогда
бы не могло сообщить ему эту идею, потому
что он не в состоянии был
бы понять ее…
Традиционный старец не сказал
бы того,
что говорит старец Зосима: «Братья, не бойтесь греха людей, любите человека и во грехе его…
У нас был культурный ренессанс, но неверно было
бы сказать,
что был религиозный ренессанс.
Можно было
бы сказать,
что мироощущение поэтов-символистов стояло под знаком космоса, а не Логоса.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только,
что близко; а вы вообразите себе,
что далеко. Как
бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто
бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так
бы, право, закатили славно! А лошадей
бы важных здесь дали.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи,
что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни
бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Как
бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой,
что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не знают,
что такое значит «прикажете принять».