Неточные совпадения
Между фактами моей
жизни и книгой о них будет лежать акт познания, который меня более
всего и интересует.
Хотел бы я, чтобы память победила забвение в отношении ко
всему ценному в
жизни.
То, о чем говорит Пруст, было опытом
всей моей
жизни.
Я
всего раз в
жизни, еще юношей, был там проездом из Германии.
У меня совсем не выработалось товарищеских чувств, и это имело последствие для
всей моей
жизни.
Я очень много читал в течение
всей моей
жизни и очень разнообразно.
Это я проверил на опыте
всей моей
жизни.
Любовь к философии, к познанию смысла
жизни вытесняла во мне
все.
Это могут объяснить ущербностью моей природы, безразличием ко многому, прежде
всего безразличием к успехам в
жизни.
Было бы самомнением и ложью сказать, что я стоял выше соблазнов «
жизни», я, наверное, был им подвержен, как и
все люди, но духовно не любил их.
Тут слишком много от гордости, равнодушия, изолированности, чуждости
всему,
жизни в мечте.
Мне легко было выражать свою эмоциональную
жизнь лишь в отношении к животным, на них изливал я
весь запас своей нежности.
Я больше
всего любил философию, но не отдался исключительно философии; я не любил «
жизни» и много сил отдал «
жизни», больше других философов; я не любил социальной стороны
жизни и всегда в нее вмешивался; я имел аскетические вкусы и не шел аскетическим путем; был исключительно жалостлив и мало делал, чтобы ее реализовать.
Чуждость и общность — вот главное в человеческом существовании, вокруг этого вращается и
вся религиозная
жизнь человека.
В мире творчества
все интереснее, значительнее, оригинальнее, глубже, чем в действительной
жизни, чем в истории или в мысли рефлексий и отражений.
Все в человеческой
жизни должно пройти через свободу, через испытание свободы, через отвержение соблазнов свободы.
Вспоминая
всю свою
жизнь, начиная с первых ее шагов, я вижу, что никогда не знал никакого авторитета и никогда никакого авторитета не признавал.
Когда Пеги сказал ее, в 1900 году, он говорил не как воинствующий социолог, а как Пеги-человек обо
всей своей
жизни.
Мое отталкивание от родовой
жизни, от
всего, связанного с рождающей стихией, вероятно, объясняется моей безумной любовью к свободе и к началу личности.
Я много думал
всю мою
жизнь о проблеме свободы и дважды написал философию свободы, стараясь усовершенствовать свою мысль.
Всю мою
жизнь я был бунтарем.
Мое творческое дерзновение, самое важное в моей
жизни, выражалось прежде
всего в состояниях субъекта, в продуктах же объективного мира оно никогда не достигало достаточного совершенства.
Вся моя
жизнь прошла в борениях духа.
Я вообще не хочу писать о своей интимной
жизни, о своих интимных отношениях с людьми, менее
всего хочу писать о близких мне людях, которым более
всего обязан.
Это был настоящий внутренний переворот, изменивший
всю мою
жизнь.
Вся моя
жизнь изменилась.
То было прежде
всего призвание философа, но особого рода философа, философа-моралиста, философа, занятого постижением смысла
жизни и постоянно вмешивающегося в жизненную борьбу для изменения
жизни согласно с этим смыслом.
И многое, что было в начале моего философского пути, я вновь осознал теперь, после обогащения опыта мысли
всей моей
жизни.
Всю мою
жизнь я утверждаю мораль неповторимо-индивидуального и враждую с моралью общего, общеобязательного.
Всю мою
жизнь я относился не только с враждой, но и с своеобразным моральным негодованием к легализму.
На философии отпечатываются
все противоречия
жизни, и не нужно их пытаться сглаживать.
Она сказывалась в моем глубоком презрении ко
всем лжесвятыням и лжевеличиям истории, к ее лжевеликим людям, в моем глубоком убеждении, что
вся эта цивилизационная и социализированная
жизнь с ее законами и условностями не есть подлинная, настоящая
жизнь.
При аресте и допросах, как и во
всех катастрофических событиях
жизни, я по характеру своему не склонен был испытывать состояние подавленности, наоборот, у меня всегда был подъем и воинственная настроенность.
Как и всегда у меня, это не был только умственный процесс, но связан был со
всеми событиями моей
жизни.
Всю мою
жизнь я чувствовал, что свойственные мне дары ослабляются при
всех общественных комбинациях с людьми, при всяком вмешательстве в политику.
Но во мне
все же не было изначальной любви к «
жизни».
Через несколько номеров журнала оказалось, что в таком эклектическом виде «Новый путь» дальше существовать не может, и был создан новый журнал «Вопросы
жизни», просуществовавший
всего один год в трудных условиях начинающейся революции.
Журнал «Вопросы
жизни» был местом встречи
всех новых течений.
Это произошло после того, как был низвержен и вытеснен из
жизни весь верхний культурный слой,
все творцы русского ренессанса оказались ни к чему ненужными и в лучшем случае к ним отнеслись с презрением.
Меня более
всего мучило зло мировой и человеческой
жизни.
Жизнь людей и народов выброшена во вне, и эта выброшенность во вне определяется прежде
всего страшной трудностью и стесненностью
жизни.
Все, что во времени и пространстве, было для меня лишь символом, знаком иного, иной
жизни, движения к трансцендентному.
Я мог говорить о войне, о политике, об обыденной
жизни так, как будто бы я верил, подобно многим людям, в первичную, подлинную реальность
всего этого.
Всю мою
жизнь, когда я входил в готический храм на католическую мессу, меня охватывало странное чувство воспоминания о чем-то очень далеком, как бы происходившем в другом воплощений.
Для описания своего духовного пути я должен
все время настаивать на том, что я изошел в своей религиозной
жизни из свободы и пришел к свободе.
Все события мировой и исторической
жизни суть лишь символика событий духовных.
Все, что писал Феофан Затворник не об аскезе и внутренней
жизни, а о практической морали и об отношении к общественной
жизни, ужасно своей непросветленностью, своим мракобесием и рабством.
Со
всех сторон стекались туда искатели Бога и
жизни по Божьей правде и из интеллигенции, и из народа.
Все эти искатели праведной
жизни в Боге, которых я встречал в большом количестве, были революционерами, хотя революционность их была духовная, а не политическая.
Некоторые производили впечатление одержимых idée fixe, но
все целиком отдавали себя исканию истины и осуществлению праведной, божественной
жизни.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом.
Все чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне
жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Деньги бы только были, а
жизнь тонкая и политичная: кеятры, собаки тебе танцуют, и
все что хочешь.
Анна Андреевна. Тебе
все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что
жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и
все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И
жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… //
Все терпит богатырь!
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет
всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой
жизни, где
всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.