Неточные совпадения
Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс
начала ХХ
века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено.
Я русский романтик
начала XX
века.
Но у меня не было того, что называют культом вечной женственности и о чем любили говорить в
начале XX
века, ссылаясь на культ Прекрасной Дамы, на Данте, на Гёте.
Но вот русский культурный ренессанс
начала XX
века можно назвать русским романтизмом, и он бесспорно нес на себе романтические черты.
Некоторые религиозные течения
начала XX
века делали вид, что они пребывают в наивной, докритической стихии, имитировали народный примитивизм.
Я почувствовал в себе веяние духа, которое в
начале XX
века создало русский культурный ренессанс.
Как сложились мои отношения к русскому культурному ренессансу
начала XX
века?
Я погрузился в очень напряженную и сгущенную атмосферу русского культурного ренессанса
начала XX
века.
Литература
начала XX
века порвала с этической традицией литературы XIX
века.
В ренессансе
начала XX
века было слишком много языческого.
Пафос свободы и пафос личности, то есть, в конце концов, пафос духа, я всегда противополагал господствующей в
начале XX
века атмосфере.
Творческий подъем в литературе
начала XX
века обогатил меня новыми темами, усложнил мою мысль.
Именно в
начале XX
века появились у нас люди двоящихся мыслей.
Несчастье культурного ренессанса
начала XX
века было в том, что в нем культурная элита была изолирована в небольшом круге и оторвана от широких социальных течений того времени.
Творческие идеи
начала XX
века, которые связаны были с самыми даровитыми людьми того времени, не увлекали не только народные массы, но и более широкий круг интеллигенции.
Соловьев, Н. Федоров и мыслители
начала XX
века, их удовлетворяло миросозерцание Гельвеция и Гольбаха, Чернышевского и Писарева, по культуре своей они не поднимались выше Плеханова.
«Соборность» осуществилась, но сколь непохожая на ту, которую искали у нас люди XIX и
начала XX
века.
Хомяков и славянофилы, Вл. Соловьев, Достоевский, народные социалисты, религиозно-общественные течения
начала XX
века, Н. Федоров, В. Розанов, В. Иванов, А. Белый, П. Флоренский — все против индивидуалистической культуры, все ищут культуры коллективной, органической, «соборной», хотя и по-разному понимаемой.
Для русских литературных течений
начала XX
века очень характерно, что скоро произошел поворот ренессанса к религии и христианству.
Но центральной фигурой православного возрождения
начала XX
века был С. Булгаков.
Эпоха была синкретической, она напоминала искание мистерий и неоплатонизм эпохи эллинистической и немецкий романтизм
начала XIX
века.
Для меня имела значение дружба с Е.Г., которую я считаю одной из самых замечательных женщин
начала XX
века, утонченно-культурной, проникнутой веяниями ренессансной эпохи.
Произошло столкновение с ультрареакционным течением в эмиграции, с консервативно-традиционным и клерикальным православием, не желающим знать всего творческого движения религиозной мысли
начала XX
века, с реставрационной политикой, вожделеющей утерянного привилегированного положения.
Но последствия творческого духовного подъема
начала XX
века не могут быть истреблены, многое осталось и будет в будущем восстановлено.
У меня было отталкивание и антипатия к религиозному освящению «плоти», которое было так популярно в течениях
начала XX
века.
Это космическое прельщение прельщало и соблазняло многих в
начале XX
века.
Меня связывала со многими представителями русской религиозной мысли
начала XX
века великая надежда, что возможно продолжение откровения в христианстве, новое излияние Духа Святого.
Все захотели быть приобщенными к истинному розенкрейцерству, как это было у нас в масонских течениях конца XVIII и
начала XIX
века.
В 30 годы она носила шеллингианский характер, в 60 годы нигилистический, в 70 годы народнический, в 90 годы марксистский, в
начале XX
века она приобретала окраску «декадентскую», в десятые годы XX
века она делалась антропософической и оккультической.
Я заметил, что Бёме у нас с
начала XIX
века просочился в народную среду.
Проблема нового религиозного сознания в христианстве для меня стояла иначе, иначе формулировалась, чем в других течениях русской религиозной мысли
начала XX
века.
Я потом
начал сознавать, что ответственность за духоборческий, враждебный духовной культуре характер русской революции лежит на деятелях русского ренессанса
начала XX
века.
Русский культурный ренессанс
начала XX
века революция низвергла, прервала его традицию.
Во мне есть та взволнованность души, та проблематичность ума, те конфликты и антиномии, которые обнаружились во вторую половину XIX
века и в
начале XX.
О типе русского православия
начали судить по русской религиозной мысли XIX и XX
веков, которая была своеобразным русским модернизмом и которой не одобряли консервативные церковные круги.
Самое
начало XX
века принадлежит еще к XIX
веку.
С конца XIX
века,
начиная с Вейсса из школы Ричля, возобладало эсхатологическое истолкование благой вести о Царстве Божьем.
В конце XIX и
начале XX
века считали огромным достижением в познании человека, в понимании писателей и разгадки написанных ими книг, когда открыли, что человек может скрывать себя в своей мысли и писать обратное тому, что он в действительности есть.
Я принадлежу к тому типу людей и к той небольшой части поколения конца XIX и
начала XX
века, в которой достиг необычайной остроты и напряженности конфликт личности, неповторимой индивидуальности, с общим и родовым.
В какой-то точке я более соприкасался с Л. Шестовым, чем с другими русскими мыслителями
начала XX
века, хотя между нами была и большая разница.
Но русская литература
начала XX
века при перечитывании вызывает во мне разочарование, в ней мало вечно пребывающего, она слишком связана с временем, с годами.
Духовное движение, которое существовало и в России и в Европе в конце XIX и
начале XX
века, оттеснено.
Неточные совпадения
— Когда найдено было электричество, — быстро перебил Левин, — то было только открыто явление, и неизвестно было, откуда оно происходит и что оно производит, и
века прошли прежде, чем подумали о приложении его. Спириты же, напротив,
начали с того, что столики им пишут и духи к ним приходят, а потом уже стали говорить, что это есть сила неизвестная.
— Говорят, что это очень трудно, что только злое смешно, —
начал он с улыбкою. — Но я попробую. Дайте тему. Всё дело в теме. Если тема дана, то вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны прошлого
века были бы теперь в затруднении говорить умно. Всё умное так надоело…
Мало ли людей,
начиная жизнь, думают кончить ее, как Александр Великий или лорд Байрон, а между тем целый
век остаются титулярными советниками?..
— Как! Вы здесь? —
начал он с недоумением и таким тоном, как бы
век был знаком, — а мне вчера еще говорил Разумихин, что вы все не в памяти. Вот странно! А ведь я был у вас…
— Да, — заметил Николай Петрович, — он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только вот чего я в толк не возьму. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от
века: крестьян устроил, ферму завел, так что даже меня во всей губернии красным величают; читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, — а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам
начинаю думать, что она точно спета.