Неточные совпадения
Также чувствовал я себя связанным с реальными
людьми русской земли: с Чаадаевым, с некоторыми славянофилами, с Герценом, даже с Бакуниным и
русскими нигилистами, с самим Л. Толстым, с Вл. Соловьевым.
Меня любили отдельные
люди, иногда даже восторгались мной, но мне всегда казалось, что меня не любило «общественное мнение», не любило светское общество, потом не любили марксисты, не любили широкие круги
русской интеллигенции, не любили политические деятели, не любили представители официальной академической философии и науки, не любили литературные круги, не любили церковные круги.
Это также различие
русского и западного
человека.
Русские не принимают миропорядка, как принимают
люди западной цивилизации.
Русские марксисты изначально почувствовали, что я
человек не ортодоксальный, не вполне их
человек.
Многое из творческого подъема того времени вошло в дальнейшее развитие
русской культуры и сейчас есть достояние всех
русских культурных
людей.
И сейчас
русские культурные
люди могут лишь мечтать о свободе творчества, об индивидуальной независимости и достоинстве.
Русский XIX век не знал таких
людей.
Вполне
русский по крови, происходящий из самого коренного нашего духовного сословия, постоянно строивший
русские идеологии, временами близкие к славянофильству и националистические, он был
человеком западной культуры.
Я перевидал очень много
людей этого типа и хорошо ознакомился с этой стороной жизни
русского народа.
Скажу только, что
русская православная атмосфера за рубежом может лишь оттолкнуть от православия
человека, который дорожит истиной, правдой и духовной свободой.
Русская революция стояла под знаком рока, как и гитлеровская революция в Германии, она не была делом свободы и сознательных актов
человека.
Но все еще оставались
люди, связанные с
русской духовной культурой.
Наблюдая настроения
русской эмиграции, я почувствовал, что я один из очень немногих
людей, свободных от ressentiment по отношению к коммунизму и не определяющих своей мысли реакцией против него.
Присутствие в группе высланных
людей науки, профессоров дало возможность основать в Берлине
Русский научный институт.
Андерсена, прекрасного
человека, очень много сделавшего для
русских.
Меня очень тянуло к западным
людям, к выходу из замкнутой
русской среды.
И вместе с тем я чувствовал, что в моем мышлении есть что-то вполне
русское и что многое в нем чуждо и мало понятно западным
людям.
Поэтому
русская душевная жизнь более выражена, и выражена в своих крайних элементах, чем душевная жизнь западного
человека, более закрытая и придавленная нормами цивилизации.
Западные
люди должны быть поражены этим, читая
русскую литературу, не только Достоевского и Л. Толстого, но и Тургенева, Чехова.
Русские гораздо более социабельны (не социальны в нормирующем смысле), более склонны и более способны к общению, чем
люди западной цивилизации.
Осуществиться журнал мог только благодаря доктору Мотту,
человеку сильного характера, замечательному христианскому деятелю, возглавлявшему Христианский союз молодых
людей и Христианскую студенческую федерацию, большому другу
русских и православия.
У
русских нет условностей, нет дистанции, есть потребность часто видеть
людей, с которыми у них даже нет особенно близких отношений, выворачивать душу, ввергаться в чужую жизнь и ввергать в свою жизнь, вести бесконечные споры об идейных вопросах.
Русские очень легко задевают личность другого
человека, говорят вещи обидные, бывают неделикатны, имеют мало уважения к тайне всякой личности.
У
русских гораздо меньше уважения к самой мысли, чем у
людей западных.
Из книг другого типа: «Судьба
человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл
русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по
русской истории XIX века, и «
Русская идея».
Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто детей, женщин, стариков; чувство возмущается, и
русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы.
Меня невольно поразила способность
русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения.
Странное дело! оттого ли, что честолюбие уже так сильно было в них возбуждено; оттого ли, что в самых глазах необыкновенного наставника было что-то говорящее юноше: вперед! — это слово, производящее такие чудеса над
русским человеком, — то ли, другое ли, но юноша с самого начала искал только трудностей, алча действовать только там, где трудно, где нужно было показать бóльшую силу души.
Неточные совпадения
«Наддай!» — я слово выронил, — // Под слово
люди русские // Работают дружней.
Не только
люди русские, // Сама природа
русская // Покорствовала нам.
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой
люди,
люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их книги прочитать…
По-видимому, эта женщина представляла собой тип той сладкой
русской красавицы, при взгляде на которую
человек не загорается страстью, но чувствует, что все его существо потихоньку тает.
Осматривание достопримечательностей, не говоря о том, что всё уже было видено, не имело для него, как для
Русского и умного
человека, той необъяснимой значительности, которую умеют приписывать этому делу Англичане.