Неточные совпадения
В русском народе поистине есть
свобода духа, которая дается лишь
тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства.
Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в
то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать
тот тезис, что Россия — страна бесконечной
свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
Самоценность мысли отрицалась,
свобода идейного творчества бралась под подозрение
то с точки зрения социально-революционной,
то с точки зрения религиозно-охранительной.
Только
тот достигает
свободы духа, кто покупает ее дорогой ценой бесстрашного и страдальческого развития, мукой прохождения через дробление и расщепление организма, который казался вечным и таким уютно-отрадным.
Нужно видеть абсурдность и бессмысленность мира, в котором мы живем, и вместе с
тем верить в дух, с которым связана
свобода, и в смысл, который победит бессмыслицу и преобразит мир.
Никакая наука не может ничего сказать о
том, существуют ли или не существуют иные миры, но только потому, что ученый, исключительно погруженный в этот данный ему мир, не имеет
свободы духа, необходимой для признания других планов мира.
Оно состоит в
том, что человек есть существо, принадлежащее к двум мирам и не вмещающееся в этом природном мире необходимости, трансцендирующее себя, как существо эмпирически данное, обнаруживающее
свободу, из этого мира не выводимую.
И
то, что выше человека, т. е. божественное, не есть сила внешняя, над ним стоящая и им господствующая, а
то, что в нем самом делает его вполне человеком, есть его высшая
свобода.
Свобода человека в
том, что кроме царства Кесаря существует еще царство Духа.
То, что теологи называют благодатью, сопоставляя ее с человеческой
свободой, есть действие в человеке божественной
свободы.
Свобода возможна лишь в
том случае, если кроме царства Кесаря существует еще царство Духа, т. е. царство Божье.
Как я много раз писал, сделав это основной
темой, возможно противоположить ей зло и тварность, и предшествующую несотворенную, и потому не детерминированную
свободу, иррациональную
свободу.
Поэтому основная
тема — дух и природа,
свобода и необходимость.
Трагизм ситуации человека заключается в
том, что он принужден жить в природном и объективированном порядке, т. е. доля действия на него необходимости больше доли действия в нем
свободы.
Если продумать все до конца,
то нужно признать, что от Бога происходит лишь
свобода, а не власть.
Нельзя без волнения читать эти строки: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа…» «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой…» «И долго буду
тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я
Свободу и милость к падшим призывал».
Ужас человеческой жизни заключается в
том, что добро осуществляют при помощи зла, правду — при помощи лжи, красоту — при помощи уродства,
свободу — при помощи насилия.
Когда творец исполняет социальный заказ без
свободы,
то продукты творчества могут быть лишь бездарными и ничтожными.
Это приводит нас к столкновению ценности справедливости и ценности
свободы, основной
теме современной мировой эпохи.
Насильственное осуществление правды — справедливости во что бы
то ни стало может быть очень неблагоприятно для
свободы, как и утверждение формальной
свободы может порождать величайшие несправедливости.
Когда в основу кладется бытие и признается примат бытия над
свободой,
то все им детерминировано, детерминирована и
свобода, но детерминированная
свобода не есть
свобода.
Что должно быть решительно утверждено, так это
то, что
свобода есть дух, а не бытие.
Но
то, что называют благодатью, действует внутри человеческой
свободы, как ее просветление.
Свободу часто понимают статически, между
тем как понимать ее нужно динамически.
Наиболее общее определение
свободы, обнимающее все частные определения, заключается в
том, что
свобода есть определение человека не извне, а изнутри, из духа.
В демократиях капиталистических деньги и подкупленная печать могут править обществом и лишать реальной
свободы, между
тем как декларация прав человека и гражданина имела религиозные истоки, она родилась в утверждении
свободы совести реформацией.
Если человек существо, целиком детерминированное природой и обществом,
то не может быть никакой
свободы.
Если отрицать ценность личности и сомневаться в ее реальности,
то ни о какой
свободе не может быть и речи.
Сложность проблемы
свободы в ее социальных последствиях в
том, что средний человек масс в сущности не очень дорожит
свободой.
Для
того, чтобы человек боролся за
свободу, нужно, чтобы
свобода в нем уже была, чтобы внутренно он не был рабом.
Противоречия
свободы в социальной жизни выражаются еще в
том, что, дорожа сохранением данного режима, напр., капитализма, начинают воспринимать неподвижность и неизменность как
свободу, а движение и изменение как нарушение
свободы.
Диктаторы и тираны, отрицая
свободу для других, для себя очень любят
свободу и всегда утверждают ее для
тех, которые идут за ними и с ними связаны.
По-настоящему любит
свободу тот, кто утверждает ее для другого.
И это даже в
том случае, если он делается одержимым идеей
свободы.
Истина требует
свободы,
свободы для
того, кто открывает истину, и
свободы для других.
По мере
того, как мы возвышаемся от материальной стороны жизни к ее духовной стороне,
свобода должна увеличивать ее.
Когда начинается движение масс в борьбе за «хлеб»,
то всегда жертвуют «
свободой».
К этому присоединяется еще
то, что символом «
свободы» злоупотребляли для дурных, совсем не освободительных целей.
И
тем не менее
свобода остается величайшей духовной ценностью, большей, чем ценности витальные.
Им кажется и им это внушают, что они борются за экономические блага, которые признают первоосновой жизни, но
тем самым они должны бороться за
свободу.
Сосредоточенность на материальной стороне жизни, которая наиболее далека от
свободы, ведет к
тому, что в ней начинают видеть не средства, а цель жизни, творческую духовную жизнь или совсем отрицают, или подчиняют материальной жизни, от нее получают директивы.
Свобода человека в
том, что человек принадлежит к двум планам, к плану Духа и к плану Кесаря.
Советская философия даже придумала слово «самодвижение» для оправдания
того, что источником движения является не толчок извне, а внутренне присущая материи
свобода.
Противоречие марксизма в
том, что царство
свободы, на которое направлены все упования, будет неотвратимым результатом необходимости.
И вместе с
тем человечество все более и более распадается, на
свободу выпущены бесы и демоны, раскрывается хаос.
В новом советском человеке происходит не только страшное умаление
свободы, но исчезает самый вкус
свободы, самое понимание
того, что такое
свобода.
Если под революцией понимать совершаемые в известный исторический день насилия, убийства, кровопролития, если понимать под ней отмену всех
свобод, концентрационные лагеря и пр.,
то желать революции нельзя и нельзя ждать от нее явления нового человека, можно только при известных условиях видеть в ней роковую необходимость и желать ее смягчения.
Совершенный и гармоничный строй в царстве Духа вместе с
тем будет царством
свободы.
Борьба за большую социальную справедливость должна происходить независимо от
того, во что выльется царство Кесаря, которое не может не быть мещанским царством и не может не ограничивать
свободы духа.
Экстаз есть всегда выход за пределы
того, что порабощает и подавляет, есть выход к
свободе.
Неточные совпадения
Так прошел и еще год, в течение которого у глуповцев всякого добра явилось уже не вдвое или втрое, но вчетверо. Но по мере
того как развивалась
свобода, нарождался и исконный враг ее — анализ. С увеличением материального благосостояния приобретался досуг, а с приобретением досуга явилась способность исследовать и испытывать природу вещей. Так бывает всегда, но глуповцы употребили эту"новоявленную у них способность"не для
того, чтобы упрочить свое благополучие, а для
того, чтоб оное подорвать.
Никто вернее Степана Аркадьича не умел найти
ту границу
свободы, простоты и официальности, которая нужна для приятного занятия делами.
Теперь Анна уж признавалась себе, что он тяготится ею, что он с сожалением бросает свою
свободу, чтобы вернуться к ней, и, несмотря на
то, она рада была, что он приедет.
Вронский приехал на выборы и потому, что ему было скучно в деревне и нужно было заявить свои права на
свободу пред Анной, и для
того, чтоб отплатить Свияжскому поддержкой на выборах за все его хлопоты для Вронского на земских выборах, и более всего для
того, чтобы строго исполнить все обязанности
того положения дворянина и землевладельца, которое он себе избрал.
Левин старался чрез нее выпытать решение
той для него важной загадки, которую представлял ее муж; но он не имел полной
свободы мыслей, потому что ему было мучительно неловко.