Цитаты со словом «это»
Заглавие
этой книги требует разъяснения.
Путь
этой книги исходит из свободы в самом начале, а не приводит к свободе лишь в конце.
Эта незыблемая, непоколебимая вера в то, что истина дана в мистическом восприятии, что нельзя двигаться, нельзя подниматься, не имея под собой твердыни божественного, не имея благодатной помощи, будучи оставленным и покинутым, от вселенской души отрезанным, определяет характер изложения этой книги.
Путем
этим шли все мыслители-мистики; шел, наприм., близкий мне по духу Франц Баадер.
Христианская философия, или теософия,
этой книги не претендует на «научность», но претендует на истинность.
Претензия
эта оправдывается тем, что истина не мною выдумана и открыта, ибо я исповедую религию Христа.
В книге
этой, думается мне, есть внутреннее единство и внутренняя последовательность, хотя и нет достаточного внешнего единства и внешней последовательности.
Отдельные части
этой книги писались в разное время и отрывками печатались в «Вопросах философии и психологии».
Теперь отрывки
эти переработаны, написаны новые части, и все претворилось в книгу, не систематическую, но отражающую цельное религиозно-философское миросозерцание и мирочувствие.
Я был бы счастлив, если б книгой
этой обострил в современном сознании ряд жгучих религиозно-философских проблем, особенно в сознании людей, вступивших на путь религиозно-мистический.
Все
эти печальные симптомы так характерны для критических эпох.
Я думаю, что
это обычное рассуждение в корне ложно.
Эпохи бывают бездарны, бедны гениями по собственной вине,
это грех людской, а не слепая случайность, обделившая данное время дарами свыше.
Это не право, не привилегия, а обязанность.
Хомяков хорошо говорит о своей властной уверенности, о своем дерзновении, о своем непомерном притязании: «
этим правом, этой силой, этой властью обязан я только счастью быть сыном Церкви, а вовсе не какой-либо личной моей силе.
Говорю
это смело и не без гордости, ибо неприлично относиться смиренно к тому, что дает Церковь».
Все, что я скажу в
этой книге, будет дерзающей попыткой сказать «что-то», а не «о чем-то», и дерзость свою я оправдываю так же, как оправдывал ее Хомяков.
Этим определяется и мой взгляд на соотношение философии и религии.
А наряду с
этим возрождается интерес к философским проблемам, с новой силой ощущается потребность в философском пересмотре основ миросозерцания, вновь беспокоит вековечно-метафизическое.
Последним подлинно верующим был Гегель, быть может, величайший из философов в собственном смысле
этого слова.
Германец опять зафилософствовал, стал писать бесконечные гносеологические трактаты, дошел в
этом деле до большой утонченности.
Движение
это явно носит печать эпигонства и упадочности.
Но философская мысль
этим путем не движется творчески вперед, не выходит из тупика.
Нужно выйти из круга, а для
этого необходимо сознать, что происходит не только философский кризис, каких немало было в истории мысли, а кризис философии, т. е. в корне подвергается сомнению возможность и правомерность отвлеченной рационалистической философии.
В чем же сущность
этого кризиса?
Даже больше: философия
эта пришла к упразднению бытия, к меонизму, повергла познающего в царство призраков.
И нет, по-видимому, философских путей к возвращению в
этот рай.
Бессилие решить проблемы реальности, свободы, личности или ложное решение
этих проблем — верный показатель плохих качеств философии, ее внутренней импотенции, ложности избранного ею пути.
Не верьте
этой философии, ищите иной.
И вот, если подойти с
этим испытанием ко всей современной философии, то результаты получатся самые печальные.
Призрачно спасти реальность, свободу, личность современная философия всегда сумеет, для
этого существуют многочисленные орудия софистики и гносеологической эквилибристики.
Живому человеку не легче от
этих гносеологических ухищрений, его повергают в царство призрачности, лишают и личности, и свободы, и реальности бытия.
Ни природа реальности, ни природа свободы, ни природа личности не могут быть постигнуты рационалистически, идеи
эти и предметы эти вполне трансцендентны для всякого рационалистического сознания, всегда представляют иррациональный остаток.
Даже германский идеализм начала XIX века, идеализм Фихте, Гегеля и Шеллинга, при всей своей творческой мощи не в силах был справиться с
этими роковыми для всякой философии проблемами.
Это слишком хорошо известно.
Даже Шеллинг, который пытался вырваться из заколдованного круга рационалистического идеализма к конкретному бытию и мистике, даже Шеллинг бессилен был справиться с
этими проблемами.
Лишь в мистическом гнозисе христианства все
это дано и нигде более.
Гностицизм в существе своем есть рационализм, какое бы мистическое одеяние он ни одевал,
это рафинированный, с трудом распознаваемый рационализм.
Гностики и теософы лучше метафизиков и философов, поскольку они требуют посвящения для религиозного раскрытия истины, но и они «интеллигенты-отщепенцы» в мировом смысле
этого слова, оторванные от корней, живущие гипертрофией интеллекта, безблагодатные.
В последней глубине христианская вера есть гнозис, знание посвященных через отречение, но до глубины
этой не доходит гностическая теософия.
Церковь никогда не утверждала интеллектуально-теоретического характера догматов,
это делала лишь богословская схоластика.
Всего менее
это значит, что философия должна стать прислужницей теологии, от чего она освободилась с таким трудом.
Философия должна быть органической функцией религиозной жизни, а не прислужницей теологии —
это разница огромная.
Религиозная вера всегда есть освобождение и спасение, только в
этом ее смысл, и все, что связывает себя с религиозной верой, в ней ищет питания, все то освобождается и спасается.
[
Это прекрасно обосновывается в статьях кн.
Философия должна быть церковной, но
это не значит, что она должна быть богословской или клерикальной.
Лишь церковная философия восстанавливает
эти пути.
Развиваемая здесь точка зрения не нуждается в «гносеологическом» оправдании, и противоречиво было бы требовать от
этой точки зрения чисто гносеологического обоснования.
Господство и верховенство гносеологии, признание за ней высшей функции контроля, ожидание от нее обоснования и оправдания одного, осуждения и отвержения другого — все
это уже есть рационализм и интеллектуализм, против которого и поднимается знамя восстания.
[В
этом я сознательно возвращаюсь к традициям Киреевского и Хомякова.]
Цитаты из русской классики со словом «это»
Предложения со словом «этот»
- Эти задачи, однако, будут определены нашими указаниями, которые пока ещё не даны, но теперь уже пришло время это сделать.
- Эти слова французского врача, написанные в 1545 году, могли бы принадлежать любому всесторонне образованному человеку этого времени, желающему дать характеристику своему веку.
- Это серьёзнее – одно слово этого человека могло бы поднять на воздух, как пёрышко, целый мир парламентских говорунов, дипломатов и бюрократов…
- (все предложения)
Афоризмы русских писателей со словом «этот»
- Гений — это нация в одном лице.
- Хорошая книга — это ручеек, по которому в человеческую душу втекает добро.
- Никогда мы не знаем, что именно может повернуть нашу жизнь, скривить ее линию. Нам это не дано.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно