У груди
благой природы // Все, что дышит, радость пьет; // Все созданья, все народы // За собой она влечет; // Нам друзей дала в несчастье, // Гроздий сок, венки харит, // Насекомым — сладострастье… // Ангел — Богу предстоит.
Таким образом, признавая в человеке [одну только] способность к развитию и [одну только] наклонность к деятельности (какого бы то ни было рода) и отдыху, мы из этого одного прямо можем вывести — с одной, стороны, естественное требование человека, чтоб его никто не стеснял, чтоб предоставили ему пользоваться его личными; [неотъемлемыми] средствами и безмездными [, никому не принадлежащими,]
благами природы, а с другой стороны — столь же естественное сознание, что и ему не нужно посягать на права других и вредить чужой деятельности.
Умирает Николай Левин. Он страстно и жадно цепляется за уходящую жизнь, в безмерном ужасе косится на надвигающуюся смерть. Дикими, испуганными глазами смотрит на брата: «Ох, не люблю я тот свет! Не люблю». На лице его — «строгое, укоризненное выражение зависти умирающего к живому». Умирать с таким чувством — ужаснее всяких страданий. И
благая природа приходит на помощь.
Неточные совпадения
— Что же это: врожденная неспособность вследствие законов
природы, — говорил он, — или недостаток подготовки, воспитания?.. Где же эта симпатия, не теряющая никогда естественной прелести, не одевающаяся в шутовский наряд, видоизменяющаяся, но не гаснущая? Какой естественный цвет и краски этого разлитого повсюду и всенаполняющего собой
блага, этого сока жизни?
Природа русского народа сознается, как аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных
благ.
Благое чувство, // Великий дар
природы, счастье жизни, // Весенний цвет ее!
Главное, он думал, что
природа совершенно равнодушна к человеку и его
благу, что истина не может сказать ничего утешительного для человека.
Корень страстей
благ и основан на нашей чувствительности самою
природою.