Неточные совпадения
Актом нашей умопостигаемой воли, в таинственной глубине
бытия, до
времени, предмирно совершили мы избрание этого мира, поверили в него, определили себя к
бытию в данной действительности, связались с этим миром тысячами нитей.
Европейская рационалистическая философия нового
времени вращается в сфере мышления, оторванного от своих живых корней, критически-сознательно отделенного от
бытия.
Но если во всех суждениях, из которых состоит знание, заключена сама действительность, присутствует само
бытие, то возникают большие затруднения с пространством и
временем, так как мы строим суждения о действительности, отделенной от нас пространством и
временем.
И Лосский принужден допустить, что
бытие входит в знание, в суждение, разрывая пространство и
время, что действительность дана нам вне
времени и вне пространства, что в суждении присутствует и то, что было 1000 лет тому назад, и то, что находится на другом конце мира.
Лосский все
время идет от
бытия, а не от мышления, не от субъекта, и в этом вся оригинальность его точки зрения.
Пространство,
время, все категории познания, все законы логики суть свойства самого
бытия, а не субъекта, не мышления, как думает большая часть гносеологических направлений.
Мы воспринимаем болезненную сыпь мира — являющееся нам в пространстве и
времени материальное
бытие.
Пространство и
время сковывают нас, мешают охватить всю полноту
бытия.
Спрашивается, всякое ли знание охватывает
бытие, преодолевая пространство и
время, или только высшее знание, знание метафизическое, всякое ли восприятие — мистическое или только высшее восприятие, восприятие квалифицированное?
Безумно думать, что
бытие грядет во
времени, но что его еще не было и нет.
Реальность
бытия не зависит от
времени, как хотят уверить поклоняющиеся будущему.
Вне
времени, в вечности, все моменты
бытия — грехопадение, искупление и окончательное спасение — свершаются, нет там временной, хронологической последовательности, а есть лишь идеальное, вневременное совершение.
Бытие есть трагедия, в которой все акты не следуют один за другим во
времени, а идеально пребывают в абсолютной действительности.
Конец мировой трагедии так же предвечно дан, как и ее начало; само
время и все, что в нем протекает, есть лишь один из актов трагедии, болезнь
бытия в момент его странствования.
Нельзя осмыслить мирового процесса, если не допустить мистической диалектики
бытия, предвечно совершающейся и завершающейся вне
времени и вне всех категорий нашего мира и в одном из своих моментов принявшей форму временного
бытия, скованного всеми этими категориями.
Болезнь эта прежде всего выразилась в том, что все стало временным, т. е. исчезающим и возникающим, умирающим и рождающимся; все стало пространственным и отчужденным в своих частях, тесным и далеким, требующим того же
времени для охватывания полноты
бытия; стало материальным, т. е. тяжелым, подчиненным необходимости; все стало ограниченным и относительным; третье стало исключаться, ничто уже не может быть разом А и не-А,
бытие стало бессмысленно логичным.
Ни философия позитивная, ни философия критическая не в силах понять происхождения и значения
времени и пространства, законов логики и всех категорий, так как исходит не из первичного
бытия, с которым даны непосредственные пути сообщения, а из вторичного, больного уже сознания, не выходит из субъективности вширь, на свежий воздух.
Идея же греха и вытекающей из него болезненности
бытия дана нам до всех категорий, до всякого рационализирования, до самого противоположения субъекта объекту; она переживается вне
времени и пространства, вне законов логики, вне этого мира, данного рациональному сознанию.
Время, пространство, материя, законы логики — все это не состояния субъекта, а состояния самого
бытия, но болезненные.
В Библии, которая возвращает нас к истокам
бытия, нет ясной грани, отделяющей то, что во
времени, от того, что до
времени, так как вселенская ее объективность имела границы в ветхом сознании человечества.
Эта идея положительного
бытия [Слово
бытие я здесь все
время употребляю не в общем и отвлеченном смысле, а в метафизическом смысле истинно-сущего.
Бытие я все
время рассматриваю не только как сказуемое (то, чем обладают), но и как подлежащее (то, что обладает).
Гуманизм окончательно убедил людей нового
времени, что территорией этого мира исчерпывается
бытие, что ничего больше нет и что это очень отрадно, так как дает возможность обоготворить себя.
Вся языческая полнота жизни, так соблазняющая многих и в наше
время, не есть зло и не подлежит уничтожению; все это богатство
бытия должно быть завоевано окончательно, и недостаточность и ложь язычества в том и заключалась, что оно не могло отвоевать и утвердить
бытие, что закон тления губил мир и язычество беспомощно перед ним останавливалось.
Неточные совпадения
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», — критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше. Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального
бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше
время — не
время широких задач».
Год прошел со
времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах мира: там взволновал край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну
бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
Полупризрачное
бытие Турции, которое долгое
время искусственно поддерживалось европейской дипломатией, задерживало Европу в ее замкнутом существовании, предохраняло от слишком острых и катастрофических постановок вопросов, связанных с движением на Востоке.
Мы уже вступаем в тот возраст нашего
бытия, когда
время нам уже выйти из детского западничества и детского славянофильства, когда мы должны перейти к более зрелым формам национального самосознания.
Разница этой философии со старой классической онтологической философией в том, что она встречается с объективностью абсурдного, бессмысленного мира, в то
время, как первая думала, что она встречается с объективностью разума и смыслом
бытия.