Ни философия позитивная, ни философия критическая не в силах понять происхождения и значения
времени и пространства, законов логики и всех категорий, так как исходит не из первичного бытия, с которым даны непосредственные пути сообщения, а из вторичного, больного уже сознания, не выходит из субъективности вширь, на свежий воздух.
Идея же греха и вытекающей из него болезненности бытия дана нам до всех категорий, до всякого рационализирования, до самого противоположения субъекта объекту; она переживается вне
времени и пространства, вне законов логики, вне этого мира, данного рациональному сознанию.
Неточные совпадения
Пространство и время оказываются гораздо менее реальными, чем у Канта, являются результатом процесса абстрагирования от опытов смежности
и сосуществования.
Но если во всех суждениях, из которых состоит знание, заключена сама действительность, присутствует само бытие, то возникают большие затруднения с
пространством и временем, так как мы строим суждения о действительности, отделенной от нас
пространством и временем.
И Лосский принужден допустить, что бытие входит в знание, в суждение, разрывая
пространство и время, что действительность дана нам вне
времени и вне
пространства, что в суждении присутствует
и то, что было 1000 лет тому назад,
и то, что находится на другом конце мира.
А учения о
пространстве и времени Лосский не дает
и откладывает до онтологии, так что все его утверждения, все его учение о суждении, вся его гносеология зависит от онтологического учения о
пространстве и времени.
Лосский во многих местах выдает себя, особенно когда говорит о зависимости теории суждения от онтологической проблемы
пространства и времени.
Материя есть действительность, но действительность болезненная, равно как
и пространство и время.
Мы воспринимаем болезненную сыпь мира — являющееся нам в
пространстве и времени материальное бытие.
Пространство и время сковывают нас, мешают охватить всю полноту бытия.
Спрашивается, всякое ли знание охватывает бытие, преодолевая
пространство и время, или только высшее знание, знание метафизическое, всякое ли восприятие — мистическое или только высшее восприятие, восприятие квалифицированное?
Но теперь он любит. Любит! — какое громадное, гордое, страшное, сладостное слово. Вот вся вселенная, как бесконечно большой глобус, и от него отрезан крошечный сегмент, ну, с дом величиной. Этот жалкий отрезок и есть прежняя жизнь Александрова, неинтересная и тупая. «Но теперь начинается новая жизнь в бесконечности
времени и пространства, вся наполненная славой, блеском, властью, подвигами, и все это вместе с моей горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о царица души моей».
С человеческой точки зрения, вся эта история поражает своими размерами во
времени и пространстве, но в жизни планеты она, вероятно, прошла так же незаметно, как складывается на нашем лице новая морщина, а на ней садится несколько прыщей.
— А то, Титушка… Нам мало знать, что около нас благополучно… Понимаешь… хочется верить, что и все хорошо, близко, далеко… в бесконечности…
времени и пространства.
Неточные совпадения
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала
и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое
пространство заливаемую в весеннее
время водой. Бред продолжался.
«В бесконечном
времени, в бесконечности материи, в бесконечном
пространстве выделяется пузырек-организм,
и пузырек этот подержится
и лопнет,
и пузырек этот — я»
— А я думаю: я вот лежу здесь под стогом… Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным
пространством, где меня нет
и где дела до меня нет;
и часть
времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностию, где меня не было
и не будет… А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже… Что за безобразие! Что за пустяки!
С этого дня
время, перегруженное невероятными событиями, приобрело для Самгина скорость, которая напомнила ему гимназические уроки физики: все,
и мелкое
и крупное, мчалось одинаково быстро, как падали разновесные тяжести в
пространстве, из которого выкачан воздух.
Она понимала, что если она до сих пор могла укрываться от зоркого взгляда Штольца
и вести удачно войну, то этим обязана была вовсе не своей силе, как в борьбе с Обломовым, а только упорному молчанию Штольца, его скрытому поведению. Но в открытом поле перевес был не на ее стороне,
и потому вопросом: «как я могу знать?» она хотела только выиграть вершок
пространства и минуту
времени, чтоб неприятель яснее обнаружил свой замысел.