Неточные совпадения
Вся
новая философия пошла по тому отвлеченно-рационалистическому пути, на котором не могут
быть решены поставленные нами проблемы.
Весь опыт
новой философии громко свидетельствует о том, что проблемы реальности, свободы и личности могут
быть истинно поставлены и истинно решены лишь для посвященных в тайны христианства, лишь в акте веры, в котором дается не призрачная, а подлинная реальность и конкретный гнозис.
Роковым заблуждением
было бы думать, что кризис современной философии и грех современной гносеологии могут
быть преодолены
новой философией и гносеологией.
Скептицизм, рефлексия, вечная оглядка на себя да
будут признаны позорными и волею к
новой органической эпохе да
будут вытеснены с лица земли.
Но возврат к реализму не может
быть просто
новой гносеологией; корень беды не в рационалистических гносеологиях, в которых всегда
есть много верного, а в том корень, что бытие наше стало плохим.
Тогда по-новому
будут обретены утерянная ясность и утерянный реализм.
Новым может
быть лишь отречение философского мышления от своей отвлеченности и верховенства, от той ложной самостоятельности, которая делает его безжизненным и безнадежно оторванным от бытия.
Новая философия может
быть лишь воссоединением мышления с живыми корнями бытия, лишь превращением мышления в функцию живого целого.
Должна
быть создана
новая философия тождества, по духу родственная шеллинговской, но обогащенная всеми
новыми завоеваниями.
Есть ли его теория знания лишь
новое истолкование обыкновенного научного знания, или она расширяет горизонты, разбивает замкнутый круг?
Но думаю, что этот
новый путь не может
быть отвлеченным, он органический, он соединит знание с верой, сделает философию сознательно религиозной.
Никакой своей цели, своего
нового бытия дух зла не мог выдумать, так как вся полнота бытия заключена в Боге; выдумка его могла
быть лишь ложью, лишь небытием, выдавшим себя за бытие, лишь карикатурой.
Земная жизнь человека и человечества лишилась бы всякого религиозного смысла, если бы для каждого существа жизнь эта не
была неповторяемым делом спасения, если допустить возможность отложить дело спасения до
новых форм существования (метемпсихоз) и перенести в другие миры.
Новый Завет и
есть завет свободной любви человека и Бога.
Августина
было рождением
нового человека.
Так, напр., гениальный Иоанн Скотт Эригена многое предвосхитил в философии Шеллинга и Гегеля.] чем с новейшей,
новая общественность — с теократией,
новая религиозная жизнь
будет как бы восстановлением средневековья, но освобожденного от дуализма, переведшего томление в реальность.
В Великой французской революции и во всех освободительных революциях
была несомненная правда, восстание против несомненной лжи, освобождение от первоначального рабства, но
было и
новое зло, обоготворение человеческой стихии, поклонение
новому земному богу вместо Отца Небесного, с которым соединил нас Христос.
Спасение
есть победа над первоисточником мировой испорченности, вырывание корней зла; спасение
есть полное преобразование всего бытия, рождение к
новой жизни самой материи мира.
Религиозная миссия нашей эпохи не
есть уже отрицание истории, а
новое ее утверждение, не
есть отрицание земли, а
новое ее утверждение,
новое творчество.
Новое религиозное сознание
есть прежде всего освящение творчества.
Вся историческая драма религии
Нового Завета в том, что
Новый Завет человека с Богом, Завет любви и свободы не
был еще соборным соединением человечества с Божеством.
Троицы,
будет изъявлением прав Бога и прав человека, что в истории
было до сих пор разделено,
будет раскрытием богочеловечности человека и человечества,
новой близости человеческого к божескому.
Священнический иерархизм, исполнявший великую миссию, в конце
будет преодолен
новой религиозной антропологией.
Новое религиозное сознание Третьего Завета изобличит ложь старых теократий, смешавших человеческое с божеским, и
новых демократий, обожествивших человеческое, и поведет к
новой и вечной теократии, в которой власть
будет подлинно божеской, а человек, подчинившийся этой власти,
будет поднят на высоту божественную.
И задача
нового религиозного движения не
есть обновление христианства язычеством, а скорее освобождение христианства от языческого быта, преодоление дуализма и творческое утверждение
нового религиозного бытия, в которое войдет и все преображенное язычество и все исполнившееся христианство.
В оригенизме, старом и
новом, в отрицании ада и утверждении всеобщего спасения
есть, расслабляющий филантропизм и сказывается гностическое бессилие решить проблему зла.
Тем и отличается
новая религиозность, нарождающаяся в мире, что Церковь для нее
есть премудрая мировая душа, в которую входит не только вся полнота «духовного», но и вся полнота «светского».
Новое религиозное откровение должно перевести мир в ту космическую эпоху, которая
будет не только искуплением греха, но и положительным раскрытием тайны творения, утверждением положительного бытия, творчеством, не только отрицанием ветхого мира, а уже утверждением мира
нового.
Таким
новым страдальческим опытом
была жизнь богоискателей нашей эпохи, жизнь Ницше, жизнь лучших из революционеров и лучших из декадентов.
Новая религиозная жажда
есть не только жажда искупления, но и творческая жажда осуществления
нового мира.
«Христианское государство»
есть смешение
Нового Завета с Ветхим, благодати с законом, свободы с необходимостью.
Но всякое объективирование мистики может
быть лишь
новым сближением мистики и Церкви.
Поскольку теософия требует расширения натурализма, введения в сферу нашего знания
новых областей, исследования
новых сил,
новых явлений (напр., телепатических, медиумических, ясновидения и пр.), она может
быть полезна.
Вне Церкви нет откровения, не может
быть и
нового, чаемого откровения.
Искупление греха и спасение от зла не
есть простой возврат к райскому, первобытному состоянию, это — творчество
нового Космоса.
Теургия
есть продолжение дела Божьего творения, Божье творение не закончено,
новый Космос, предвечно пребывающий, в идее Бога еще не достигнут.
Теургический, творческий процесс в жизни человечества и
есть путь к
новому Космосу, к
новой земле и
новому небу.
Проблема
нового религиозного сознания и
есть прежде всего проблема творчества, проблема теургии.
Новое религиозное сознание
есть прежде всего освящение теургии, благословение творчества как дела христианского.
Но это замечательная, единственная в своем роде книга. Des Esseintes, герой «A rebours», его психология и странная жизнь
есть единственный во всей
новой литературе опыт изобразить мученика декадентства, настоящего героя упадочности. Des Esseintes — пустынножитель декадентства, ушедший от мира, которого не может принять, с которым не хочет идти ни на какие компромиссы.
[Потрясающий образ Иоахима из Флориды хорошо нарисован в книге Жебара «Мистическая Италия».] «Если Третье Царство — иллюзия, какое утешение может остаться христианам перед лицом всеобщего расстройства мира, который мы не ненавидим лишь из милосердия?» «
Есть три царства: царство Ветхого Завета, Отца, царство страха; царство
Нового Завета, Сына, царство искупления; царство Евангелия от Иоанна, Св.
Тогда Иоанн, который оставался в стороне, начнет свое священство Любви,
будет жить в душах
новых пап».
А когда он пристал к христианскому берегу, он так устал, так
был обессилен, что не до
новых идей ему
было, не до Третьего Завета.
Католичество должно
было бы уже погибнуть, если верить в неотвратимую историческую необходимость и социальную закономерность, в вечное приспособление жизни к
новым условиям.
Неточные совпадения
Повесил их небось?» // — Повесил —
есть и
новые, — // Сказал Яким — и смолк.
— По-нашему ли, Климушка? // А Глеб-то?.. — // Потолковано // Немало: в рот положено, // Что не они ответчики // За Глеба окаянного, // Всему виною: крепь! // — Змея родит змеенышей. // А крепь — грехи помещика, // Грех Якова несчастного, // Грех Глеба родила! // Нет крепи — нет помещика, // До петли доводящего // Усердного раба, // Нет крепи — нет дворового, // Самоубийством мстящего // Злодею своему, // Нет крепи — Глеба
нового // Не
будет на Руси!
Хозяйка не ответила. // Крестьяне, ради случаю, // По
новой чарке
выпили // И хором песню грянули // Про шелковую плеточку. // Про мужнину родню.
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. //
Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый
новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
— По времени Шалашников // Удумал штуку
новую, // Приходит к нам приказ: // «Явиться!» Не явились мы, // Притихли, не шелохнемся // В болотине своей. //
Была засу́ха сильная, // Наехала полиция,