Неточные совпадения
В конце концов все возможные типы и комбинации философской
мысли уже испробованы и гениально
были выражены.
Нужно выйти из круга, а для этого необходимо сознать, что происходит не только философский кризис, каких немало
было в истории
мысли, а кризис философии, т. е. в корне подвергается сомнению возможность и правомерность отвлеченной рационалистической философии.
Философская
мысль не может питаться из себя, т. е. не может
быть отвлеченной, самодовлеющей.
Неумирающая в нас связь с большим разумом открывает нам возможность
мыслить такое бытие, в котором третье не исключается, в котором все может
быть и А и не А, и белым и черным, равно как может
быть вневременным и внепространственным.
И на вершинах философской
мысли должна
быть оправдана эта мифология, в ней ключ и тайна связи между причиной и следствием.
«
Мысль изреченная
есть ложь».
Я ведь отлично знаю, какой реальный смысл и реальное содержание имеет изреченная мною
мысль, когда я говорю: «то-то
есть», а «того-то нет».
Рационализированная изреченность в суждении
мысли о бытии
есть лишь условная форма, в которой для одних дано само бытие, для других дано лишь суждение.
В терминах же историко-философских кризис
мысли может
быть, скорее всего, определен как переход от субъективизма к объективизму, от индивидуализма к универсализму.
Божество
есть абсолютное, полное бытие, сущий субъект всякого бытия, положительное всеединство; вне Божества нельзя
мыслить никакого бытия, в Нем пребывает идеальный космос, в космосе этом осуществлено совершенное бытие всех и всего.
Средние века не
есть эпоха варварства и тьмы; этот старый взгляд давно уже оставлен культурными историками, наоборот, это эпоха великого напряжения духа, великого томления по абсолютному, неустанной работы
мысли, это эпоха культурная и творческая, но не дневного творчества, а ночной культуры.
Безумна
была мысль, что можно найти на земле заместителя Христа, что можно обожить человеческую природу превращением Церкви в государство, а не свободным принятием внутрь себя Христа.
Они подумают, что я сумасшедший,
будут убеждать меня делать как все,
мыслить как все».
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех
мыслей был один: смерть.
Прошло минут пять; сердце мое сильно билось, но
мысли были спокойны, голова холодна; как я ни искал в груди моей хоть искры любви к милой Мери, но старания мои были напрасны.
И что ж? Глаза его читали, // Но
мысли были далеко; // Мечты, желания, печали // Теснились в душу глубоко. // Он меж печатными строками // Читал духовными глазами // Другие строки. В них-то он // Был совершенно углублен. // То были тайные преданья // Сердечной, темной старины, // Ни с чем не связанные сны, // Угрозы, толки, предсказанья, // Иль длинной сказки вздор живой, // Иль письма девы молодой.
Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта
мысль была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче…
Неточные совпадения
Сначала он принял
было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил
мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел
было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные
мысли внушаются юношеству.
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много
есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в
мыслях. Все это, что
было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Григорий шел задумчиво // Сперва большой дорогою // (Старинная: с высокими // Курчавыми березами, // Прямая, как стрела). // Ему то
было весело, // То грустно. Возбужденная // Вахлацкою пирушкою, // В нем сильно
мысль работала // И в песне излилась:
В минуты, когда
мысль их обращается на их состояние, какому аду должно
быть в душах и мужа и жены!