Неточные совпадения
Мы стыдливо прячемся за исторические исследования
о чем-то, боимся науки, которая требует, чтобы
говорили лишь
о чем-то.
Нет чего-то как сущности жизни, и потому считают приличным
говорить лишь
о чем-то, допускают лишь общеобязательную науку
о чем-то в царстве безвольного, безлюбовного скептицизма, в царстве расслабленного безверия.
Когда люди не имеют абсолютной, непоколебимой уверенности, то легче и лучше
говорить и писать
о чем-то, а не что-то, — меньше ответственности.
Человек имеет не право, а обязанность быть глашатаем высшей полноты истины, т. е.
говорить он прежде всего должен что-то, а не только
о чем-то.
Рационалистические ереси всегда обходили трудности и антиномичности, не дерзали на безумие и
говорили один об одном, а три
о другом, один тогда-то, а три совсем в другое время.
Богоискание отразилось в современной литературе,
о богоискании пишут газеты и журналы,
о богоискании громко
говорят в обществах и собраниях.
Когда я житейски
говорю, что твердо знаю
о существовании души у моего ближнего, то этим я утверждаю элементарную метафизику, основу метафизики наукообразной.
Только
о мире вещей невидимых
говорим мы, что верим в них, а не знаем их, т. е. свободно избираем их или не избираем.
То, что я скажу, по внешности покажется парадоксальным, но по существу неопровержимо: наука и религия
говорят одно и то же
о чуде, согласны в том, что в пределах порядка природы чудо невозможно и чуда никогда не было.
Когда я
говорю с братом по духу, у которого есть та же вера, что и у меня, мы не уславливаемся
о смысле слов и не разделены словами, для нас слова наполнены тем же реальным содержанием и смыслом, в наших словах живет Логос.
Все это я постараюсь показать на разборе книги Лосского, который, с одной стороны, прокладывает тот новый путь,
о котором мы
говорим, а с другой — допускает одно недоразумение, очень опасное для мистической гносеологии.
Наука
говорит правду
о «природе», верно открывает «закономерность» в ней, но она ничего не знает и не может знать
о происхождении самого порядка природы,
о сущности бытия и той трагедии, которая происходит в глубинах бытия, это уже в ведении не патологии, а физиологии — учения
о здоровой сущности мира, в ведении метафизики, мистики и религии.
Св. Исаак Сирианин
говорит: «Когда вожделение любви Христовой не препобеждает в тебе до того, чтобы от радости
о Христе быть тебе бесстрастным во всякой скорби своей: тогда знай, что мир живет в тебе более, нежели Христос.
Все страдают от своей измены церкви, а
говорят внешне и без права
о зле и насилиях в церкви.
Еретический рационализм признает Христа или только Богом, или только человеком, но не постигает тайны Богочеловека, тайны совершенного соединения природы божеской с природой человеческой; он признает в Христе одну лишь волю и не постигает совершенного соединения в Христе двух воль, претворения воли человеческой в волю Бога; он готов признать Троичность Божества, но так, чтобы не нарушить закона тождества и противоречия, так, что «один» и «три» в разное время
о разном
говорят.
Он не постигает той тайны Троичности,
о которой в одно и то же время
говорят «один» и «три».
Так
говорят все мистики
о своем мистическом опыте, и с их признаниями мы обязаны считаться более, чем с измышлениями гносеологов.
«En route» заканчивается словами: «Если бы, —
говорит Гюисманс, думая
о писателях, которых ему трудно будет не увидеть, — если бы они знали, насколько они ниже последнего из послушников, если бы они могли вообразить себе, насколько божественное опьянение свинопасов траппистов мне интереснее и ближе всех их разговоров и книг!
Католический модернизм
говорит лишь
о внутреннем кризисе, но не
о крахе.
Я
говорю не только
о том, что официально находится в пределах церковной ограды западной и восточной, но и
о том, что по видимости находится вне этой ограды.
— Печорин был долго нездоров, исхудал, бедняжка; только никогда с этих пор мы не
говорили о Бэле: я видел, что ему будет неприятно, так зачем же? Месяца три спустя его назначили в е….й полк, и он уехал в Грузию. Мы с тех пор не встречались, да, помнится, кто-то недавно мне говорил, что он возвратился в Россию, но в приказах по корпусу не было. Впрочем, до нашего брата вести поздно доходят.
Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы
о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет!
О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги:
говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
И сукно такое важное, аглицкое! рублев полтораста ему один фрак станет, а на рынке спустит рублей за двадцать; а
о брюках и
говорить нечего — нипочем идут.
Почтмейстер. Нет,
о петербургском ничего нет, а
о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет,
говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?