Неточные совпадения
Ныне религиозная философия должна
быть выражением и творчеством
жизни.
Ныне парадоксальность философствования может
быть верным отражением антиномичности религиозной
жизни.
В основе «философии свободы» лежит деление на два типа мироощущения и мироотношения — мистический и магический. Мистика пребывает в сфере свободы, в ней — трансцендентный прорыв из необходимости естества в свободу божественной
жизни. Магия еще пребывает в сфере необходимости, не выходит из заколдованности естества. Путь магический во всех областях легко становится путем человекобожеским. Путь же мистический должен
быть путем богочеловеческим. Философия свободы
есть философия богочеловечества.
Мало кто уже дерзает писать так, как писали прежде, писать что-то, писать свое, свое не в смысле особенной оригинальности, а в смысле непосредственного обнаружения
жизни, как то
было в творениях бл. Августина, в писаниях мистиков, в книгах прежних философов.
Великое значение Ницше для нашей эпохи в том и заключается, что он с неслыханной дерзостью решился сказать что-то; он нарушил этикет критической эпохи, пренебрег приличиями научного века,
был самой
жизнью, криком ее глубин, а не — о
жизни.
Прав Вейнингер, когда говорит, что в каждом человеке заложено начало гениальности и каждый может
быть в иные минуты
жизни гениальным.
Был бл. Августин, но ведь возможно то же нуменальное направление, что и у бл. Августина, то же качество
жизни и без его гениальности.
Философия, да и всякое познание,
была функцией
жизни, а
жизнь была органически религиозна.
На религиозном питании, на органической связи с народной
жизнью была основана философская мудрость Гераклита и Пифагора.
Только сакраментальная философия может
быть органической функцией
жизни, полицейские философия
есть механически отсеченная, отвлеченно мертвая часть.
Философия может
быть лишь органической функцией религиозной
жизни.
Первые славянофилы, Киреевский и Хомяков, яснее Вл. Соловьева сознавали, что лишь религиозно, а не философски, лишь в полноте
жизни, а не в гнозисе достижим универсальный синтез, всеединство, так как свободнее
были от рационализма.
В христианстве истина открывается младенцам, а не мудрым, и гнозис
есть плод религиозной
жизни.
Само познание
есть лишь функция религиозной
жизни.
Философия станет тем, чем она
была в древности, станет священной, вновь соединенной с тайнами
жизни.
Философия должна
быть органической функцией религиозной
жизни, а не прислужницей теологии — это разница огромная.
Философия не может и не должна
быть богословской апологетикой, она открывает истину, но открыть ее в силах лишь тогда, когда посвящена в тайны религиозной
жизни, когда приобщена к пути истины.
Скорее можно
было бы назвать схоластикой отвлеченную философию и современную гносеологию, так как они порвали с духом
жизни,
жизни себя противопоставили.
Схоластическое богословие и
есть разобщение с тайнами религиозной
жизни, оно свидетельствует о том, что опыт религиозный иссяк, и подменяет опыт отвлеченным мышлением.
Оторванность от
жизни и бытия
есть порабощение, порабощение необходимости и иллюзионизму.
Философия церковная
есть философия, приобщенная к
жизни мировой души, обладающая мировым смыслом — Логосом, так как Церковь и
есть душа мира, соединившаяся с Логосом.
Высшей судебной инстанцией в делах познания не может и не должна
быть инстанция рационалистическая и интеллектуалистическая, а лишь полная и целостная
жизнь духа.
Истина — живая, истина
есть также путь и
жизнь.
Наивно
было бы думать, что можно исповедовать кантианство как теорию знания, как научную методологию, а в самой
жизни, в самом бытии
быть чем угодно.
Кантианство убивает не метафизику, не учение о бытии, это
была бы невелика беда, оно убивает само бытие, вернее, оно выражает, отражает в
жизни совершившееся угашение бытия, его отдаление от покинутого человека.
Те, которые верят в миссию России, а в нее можно только верить, те всегда видели и всегда
будут видеть это призвание в творческом достижении религиозного синтеза, религиозного синтеза и в
жизни и в сознании.
Философия должна
быть свободной, должна искать истину, но именно свободная философия, философия свободы приходит к тому, что лишь религиозно, лишь
жизни цельного духа дается истина и бытие.
Не рационализированный, первичный, живой опыт и
есть сама безмерная и бесконечная
жизнь до рационального распадения на субъект и объект.
Когда зародилось познание из недр самой
жизни, оно хотело
быть браком познающего с бытием.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что познание
есть функция
жизни, что возможность брачного познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии того же разума и той же бесконечной
жизни в бытии, что и в познающем.
В этом только смысле можно сказать, что всякая теория познания имеет онтологический базис, т. е. не может уклониться от утверждения той истины, что познание
есть часть
жизни,
жизни, данной до рационалистического рассечения на субъект и объект.
Подмена же веры знанием в данных условиях мира
есть отказ от свободного выбора,
есть трусость перед опасностью, перед проблематическим, предпочтение гарантированного и безопасного, т. е.
жизнь под принуждением данной природной действительности.
Способ лечения может
быть лишь один: отказ от притязаний отвлеченной философии, возврат к мистическому реализму, т. е. к истокам бытия, к живому питанию, к познанию как функции целостного процесса
жизни.
Философ должен
быть посвящен в тайны всенародной религиозной
жизни и в них искать опоры.
Я приведу основной пример из религиозной
жизни, из которого ясна
будет и сущность чудесного, и сущность веры в ее отношении к знанию.
Воскресение Христа
есть единственный абсолютно разумный факт мировой
жизни; в победе
жизни над смертью, правды над злом
есть Разум, Смысл.
Если бы можно
было доказать, что Христос воскрес, то чудо воскресения потеряло бы свой спасительный смысл, оно вошло бы в круговорот природной
жизни.
Ограниченность позитивизма и материализма
жизни и мысли
есть рабство у чувственного мира, от которого можно освободиться лишь всей полнотой
жизни.
Мышление не может
быть отделено от универсального бытия и противоположно ему; познание не может
быть отделено от универсальной
жизни и противопоставлено ей.
Мышление
есть плоть от плоти и кровь от крови универсального бытия, познание
есть плоть от плоти и кровь от крови универсальной
жизни.
Познающий субъект со своими категориями, своими суждениями, своим объективированием
есть часть бытия, часть
жизни.
Гете
был в глубочайшем смысле слова церковнее, ближе к мировой душе, чем Кант, Фихте и Гегель, и потому осуществлял в своей
жизни идеал цельного знания.
Но истину нужно заслужить, и потому познание истины
есть подвиг цельной
жизни духа,
есть творческое совершенствование бытия.
Нас хотят уверить, что всякая изреченность
есть рационализирование, т. е. убиение
жизни, скрытой за изреченным.
А вот те, которых мы знаем как явных рационалистов и позитивистов, те, у кого
жизнь не
была реализацией и объективацией мистики, те, вероятно, настоящие мистики.
Нельзя нормально познавать без этики познания не потому, что логика и гносеология имеют исключительно дело с нормами долженствования, а потому, что познание
есть функция
жизни и предполагает здоровую
жизнь познающего.
Синтетическая целостность
жизни духа может и должна
быть воссоздана после всех испытаний критической дифференциации, должна
быть осуществлена как высшая ступень бытия.
Познание истины
есть перерождение, творческое развитие, посвящение во вселенскую
жизнь.
Познание не
есть рационализирование бытия и
жизни, а
есть их внутреннее просветление, их творческое развитие.